А впрочем, какая разница? Она не любит Анну, не испытывает к ней никакой привязанности. Это чужой человек, может быть, даже враждебный ей, – значит, нужно наконец смириться с тем, что ей никогда не полюбить свою дочь.

И точка. Единственная услуга, которую она может оказать Анне, заключается не в любви, а в том, чтобы избавиться от нее. Она не видит иного выхода, раздумывает, примут ли ребенка органы опеки, не решается зайти в кабинет инспектора по социальным делам, всю ночь лежит без сна, перебирая эти подлые мыслишки.

И вот однажды утром, на рассвете, у Сесиль возникает идея. Отличная идея. И она засыпает. Наконец-то.

* * *

После отъезда Леонида Игорь нашел нового друга. Илья Каров уделял ему много внимания: постоянно звонил, интересовался его делами, звал на ужин или на футбольный матч команды «Маккаби», за которую страстно болел. Как-то вечером Игорь встретился с Ильей в местном ресторанчике, где в это время бывали только завсегдатаи. Игорь извинился за опоздание – день выдался более загруженный, чем обычно, – и спросил:

– Почему ты не пошел к врачу?

– Я страшно занят, и, честно говоря, меня немного беспокоит необходимость проходить обследование. Стоит попасть в больницу, и уже не знаешь, выйдешь ли оттуда.

– Ты должен сделать электроэнцефалограмму, сдать анализы, но прежде всего похудеть.

– Ты прямо как моя жена – она тоже повторяет это каждый день.

Илья вздохнул, утер клетчатым платком лоб и шею. Сняв пиджак, положил его на стул, и тут стала видна его татуировка с шестизначным числом на левом предплечье. Они сделали заказ подошедшему официанту.

– Видишь, я питаюсь правильно – рыба, жаренная на гриле, и салат. Проблема в том, что я всегда был толстым, как и мой отец, это у нас семейное. И это же спасло мне жизнь. Во время войны в лагере есть было нечего, и благодаря жировым запасам я продержался дольше других. Я снова запишусь к врачу.

– Ты должен ходить. Час в день.

– Игорь, я вешу больше ста тридцати килограммов, мне тяжело ходить. Я говорил по телефону с главврачом больницы, они очень довольны тобой, ты без проблем получишь врачебную лицензию. В министерстве меня спрашивали о твоем побеге из Ленинграда в девятьсот пятьдесят втором году. Я не смог ничего ответить… Как тебе удалось выбраться оттуда живым?

Игорь задумчиво поставил бокал на стол, отдаваясь воспоминаниям прошлого.

– Это было мрачное время, «чистки» следовали одна за другой; никто не знал, кого арестуют следующим и за что. Люди просто исчезали. И о них больше не говорили. Наступил безмолвный террор. В молодости, еще до войны, я свято верил в советскую власть, но потом мне стало ясно, что партия сошла с ума, что надо контролировать каждое свое слово и никому нельзя доверять, и тогда я сосредоточился на работе. Когда главного врача нашей больницы Этингера арестовали, его обвинили в том, что он участвовал в заговоре группы врачей, разумеется, зловредных евреев, которые убивали своих пациентов, видных партийцев, и планировали покушение на товарища Сталина. Обвинение нелепое и бредовое, однако предполагаемые заговорщики во всем признались, и газета «Правда» предоставила так называемые «неопровержимые доказательства». Я знал профессора, это был замечательный человек, и я не сомневался, что он невиновен, что признания его выбиты под пытками, а доказательства сфабрикованы; он стал жертвой коллективного антисемитского безумия. А потом мне позвонили и предупредили, что завтра арестуют меня.