Она пригласила всех своих давних знакомых, друзей покойного мужа, человек пятнадцать-шестнадцать. Поднялась она чуть свет, варила, жарила и наконец, накрыв стол и поставив бутылки с вином, принялась со счастливой улыбкой развертывать кулечки и пакетики из целлофана, доставая оттуда конфеты, печенье, сигареты. Ни в чем не должно быть недостатка. Она с гордостью вспомнила, что в день крестин ее дочки на столе было также всего вдоволь.

Она будит сына и подает ему заранее приготовленную белую рубашку, галстук, костюм.

— Уже пора, — напоминает она.

После того как сын оделся, она озабоченно осматривает его и говорит:

— Не смогла я купить тебе новый костюм. Но ты должен понять, угощение обошлось недешево. Приходится рассчитывать, что к нам сегодня придет не меньше десяти человек. Сын понимающе кивает. Ему тоже очень хотелось устроить этот праздник — ничего, что ушли все накопленные деньги. Ведь во всех домах так отмечается конфирмация, главное — богатый стол. Но сегодня у него нерадостное настроение. После всех тех ужасов, о которых рассказала мать, ему не по себе в коричневом костюме в светлую полоску. Напрасно он себя убеждает, что это случилось давно, костюм потом чистили и даже лицевали! Воротник трет ему шею, душит его. А увидев себя в зеркале, мальчик в испуге закрывает глаза.

В Ферхфельде церквушка маленькая, без всяких украшений. На стенах висят дощечки с именами убитых в первую и вторую мировую войну. Но имени Иоганнеса Доббертина там нет. Орган загремел, когда конфирманты опустились на колени. Священник, благословляя их, воздел руки. До мальчика из одинокой хижины на берегу реки донеслись обращенные к нему слова благословения: «…глаза гордеца, лживый язык и руки, проливающие невинную кровь…»

На обратном пути мать была расстроена. Большинство знакомых уклонились от встречи с ней, и только четверо приняли приглашение. Они молча шли рядом: коротышка-конюх, тот, что много лет назад привел ее к пострадавшему Иоганнесу, сестры-близнецы Грета и Лена Поппе, все еще пребывавшие в девицах. Близкий друг ее мужа тоже шел с ними. Красный — прозвали его в селе, потому что он сидел в концлагере, а после войны оказался на той стороне Эльбы.

— Вы все еще здесь ютитесь? — поразились толстощекие девицы, закачали головами в белокурых локонах и захихикали. Им не терпелось поскорее сесть за стол. Получив приглашение, они тут же набросились на еду, с жадностью уничтожали курицу с отварным рисом и под конец набили до отказа свое чрево сладким пирогом.

Конюх-коротышка спросил: «Можно?» Вынул из кармана перочинный нож, открыл штопор и потянулся за бутылкой вина. В мгновение ока бутылка была пуста. Девицы Поппе не сводили с коротышки восхищенного взора — ведь он так залихватски пил. Они были безнадежно влюблены в него. Ревниво следили друг за другом, из-за малейшего пустяка затевали ссору и переругивались, не стесняясь в выражениях.