Друг покойного паромщика отвел конфирманта в сторону и спросил:

— Кем же ты хочешь стать?

Мальчик смутился и, заикаясь, пояснил, что ему не удалось нигде устроиться в учение. Лицо мужчины помрачнело. Он понимающе кивнул и проговорил, указывая на реку.

— Хотя бы вплавь, но переберись на ту сторону. Здесь ты ничто, ты пропадешь, да-да. А на том берегу из тебя может человек выйти, ты будешь учиться, пойдешь в институт. Здесь для этого надо иметь отца-нациста. Но у тебя, слава богу, отец нацистом не был.

У мальчика на лбу выступил пот. Он смотрит на мать, но по ее лицу непонятно, слышит ли она их разговор или нет. Слишком много всего свалилось на него в один день!

— Пей! — кричит ему конюх. — Это пир в твою честь. — И подносит стакан к его сухим, горячим губам.

Уже несколько часов длится веселье. Стемнело, в окно потянуло с Эльбы затхлой водой. Внезапно мать с сыном и гости насторожились. Возле дома как будто затормозила машина. Вдова открывает дверь и замирает на месте. Перед ней стоит отец ее сына.

Прибрежный косогор ярко освещен огнями фар. Шофер такси преувеличенно громко благодарит за чаевые. Между тем мужчина неуверенными шагами приближается к фрау Дообертин. Он почти не изменился, думает она, вот только взгляд стал еще более неподвижным и холодным. И только когда он спотыкается о порог, все вдруг понимают, что он слепой. У него искусственные стеклянные глаза. Мотор автомашины взревел, и там, где некогда были мостки, машина разворачивается. Луч света скользит по реке, освещает двух людей, стоящих у порога дома, а затем рассекает голую пологую пустошь.

— Хорошо бы умыться, — говорит слепой. — Я уже два дня в пути.

Он поворачивается в сторону бочки, но женщина удерживает его и приносит таз с теплой водой. Она снимает с него пальто, пиджак и пристально рассматривает его лицо, сплошь усеянное мелкими серыми точками.

— Фронтовое ранение, — деловито поясняет он, словно почувствовав ее взгляд. — В Алжире. Невероятно — мины разорвались прямо в помещении штаба.

Коротышка-конюх, схватив свои стакан, залпом осушает его. Он уже основательно захмелел. Вот он неосторожно задел бутылку с вином, и она, громыхая, катится по столу.

— Тьфу, свинья! — бормочет конюх и, спотыкаясь, пытается пробраться к двери. Сестры, хихикая, вскакивают со своих мест и громко восклицают:

— Еще рано, еще рано!

— Кто это? — спрашивает слепой, выпрямляясь. Мыльная пена шлепается на землю. Он еще раз ополаскивает водой свои мускулистые руки, и вдова с готовностью протягивает ему полотенце.

— Где мой сын? — Словно ища, слепой поворачивает голову то в одну, то в другую сторону. Две худенькие руки протягиваются ему навстречу, он хватает их, привлекает к себе сына и крепко обнимает. Рот его кривит улыбка. Мертвые глаза несколько мгновений прикрыты веками, черты лица смягчились.