– Простите, Ваня, – вздыхает Александр Павлович, – не хотел вас задеть… Но женская душа – такая сложная штука… А Ника… Она реально – особенная. А особенные люди – они во всем особенные…

– Да, – киваю я, – Ника особенная, это правда. Но любовь для нее – это любовь, а ненависть – это ненависть. И она не станет прятать одно за другим.

– Так-так-так. Видно, вы неплохо ее знаете. – В голосе Александра Павловича появляются лукавые нотки. – То, что вы на нее запали, уж извините, заметно невооруженным глазом. Как вас вштырило сегодня утром, когда вы увидели Нику в синяках! С каким свирепым видом вы бросились искать Зорина! Окажись он в хосписе – быть бы смертоубийству!..

– Александр Павлович, наверное, вы не все знаете про эту сволочь – Зорина… А то, что я чувствую к Нике… Понимаю, это достойно иронии. Но все же это мое дело!

– Ванечка, не обижайтесь, я не хотел… – Он неприятно берет меня за плечо. – Я ведь тоже очень взбудоражен. В хосписе творятся реально крутые вещи… А Ника… Она правда необыкновенная, и вы даже не представляете – насколько… Эх, жаль, больше ничего не могу вам сказать. Но, может быть, вы и сами когда-нибудь узнаете…

Я смотрю на него с удивлением. Неужели Никина тайна перестала быть тайной?..

Майор Нодия делает приседания. Присев, он тянет руки вперед, а вставая, опускает по швам. На майоре – белая майка без рукавов и форменные брюки со спущенными подтяжками.

Майор видит, что мы вошли, приседает в последний раз и встает со словами:

– Шестьдесят четыре. Хочу до ста довести. Да. Лучшее упражнение от давления. Ноги – второе сердце. Когда ноги работают, сердце отдыхает. Да…

Он накидывает подтяжки поверх майки и, вероятно, решив, что обмундирован достаточно, садится за стол. Кабинет майора приятно отличается от прочего нутра отделения – здесь светло и чисто, стены не жутко-синие, а отрадно-голубые… Вот только запах… Оказавшись здесь, начинаешь понимать, что именно майору отделение обязано своим специфическим амбре.

– Садитесь, прошу, – майор показывает на рядок стульев у стены. – Хочу с вами беседовать… Нехорошие вещи происходят в вашем хосписе, да… Вы, кстати, оба там работаете?

Смотрю на Александра Павловича, ожидая, что он ответит. Но он почему-то смущен и растерян.

– Нет, – говорю я, – там работает Александр Павлович, он медбрат. А я – просто знакомый потерпевшей.

– Знакомый, да, – повторяет майор, словно подбадривая меня. – И что там у вас случилось? – Майор подтягивает к себе лист бумаги и берет ручку, будто собирается записывать. Его руки, плечи и особенно грудь в вырезе майки покрыты густо-кучерявой черной шерстью.