Масло плохое – светильники едва горят и чадят такой жирной копотью, что низкие потолки подземелья покрываются сажей. А если встать во весь рост, сажа начинает оседать и на волосах… Два десятка грязных, изможденных людей сгрудились в углу каземата – подальше от спящих детей, до чьих ушей не должен дойти этот разговор.

Кажется, еще никогда в подземелье так не сгущалась духота. И не только потому, что за стенами претории в самом разгаре весна и с каждым днем, с каждой ночью становится все жарче. Сейчас людям стало трудно дышать от услышанной ими страшной новости. Только что Кирион рассказал им о скором приезде цезаря, о строящейся арене, о львах, которых привезут из-за моря, и о том, зачем их доставят в Олимпос.

Несколько минут все сидят молча. Только тихонько, дрожащими всхлипами плачет Кларисса – самая молодая из женщин, мать близнецов Кастора и Поллукса.

Первым подает голос ее муж, великан Власий:

– Братья и сестры, что же мы молчим? Восславим Господа за ту милость, которую он посылает нам, – за милость пострадать за Него и тем удостоиться Царства Небесного!..

Власий воздевает руки и ждет, что к его восторгу присоединятся другие. Но все подавленно молчат.

– Брат Кирион, – восклицает Власий. – А ты почему безмолвствуешь?.. Господь дал нам целых семь дней, чтобы славить Его и просить о даровании нам крепости духа, когда пойдем на уготованную нам голгофу и поразим язычников твердостью нашей веры…

– Я задушу его, – вдруг доносится из темноты женский голос. – Задушу моего сына во сне в последнюю ночь.

Кирион узнает голос Иларии, матери десятилетнего Зенона.

– Что такое ты говоришь, сестра? – Власий поворачивается на голос Иларии. – Разве ты не хочешь увидеть своего сына в Небесном Царстве?

– Я задушу его, – тихо и упрямо повторяет Илария. – Я не поведу его на арену, не увижу его ужаса, не услышу, как он кричит, раздираемый зверями.

– Не поведешь его на арену? – сурово вопрошает Власий. – Задушишь его? Значит, своими руками столкнешь его в геенну. Этого ты хочешь?

– Я не видела геенну. – Илария встает и подходит к Власию. – Но я видела, как львы раздирают человека. В большом каменном цирке в Эфесе, где казнили разбойника. Это плохая смерть, Власий. И не надо пугать меня. Страшней этой смерти ты все равно не придумаешь…

– Где твое мужество, сестра? – Власий тоже встает, согнувшись под низким сводом. – И где твой разум? Осуждение Господне на вечные муки – страшнее любой казни!..

– А за что? – злым шепотом спрашивает Илария. – За что Господь осудит моего мальчика, которого я задушу во сне? Пусть тогда судит меня, раз Ему непременно надо бросить кого-то в геенну…