– Измена, измена, измена…
В ту ночь Кирион знал, что он напишет на своем пергаменте следующее:
«Наш Господь не хочет жертв. Он милостив, а не кровожаден. Но почему другие боги вечно требуют жертв? Потому что люди не знали иных богов, кроме богов-тиранов, богов-карателей. И всегда пытались улестить, подкупить, переманить их на свою сторону, сделать своими подручными и, словно псов, натравливать на врагов. Нет проку от доброго пса. Нет нужды в добром боге. Но коли твой бог – свирепый волкодав, его надо кормить, а не то он кинется на тебя самого и растерзает. И так в пасти псоподобным богам бросали и продолжают бросать всё новые и новые жертвы. Но вот во спасение нам в мир явился истинный Бог – Господь наш Иисус Христос, Который не был и никогда не будет подручным человека в его злых делах и Который Сам стал жертвой, дабы избавить нас от кровавого круга жертвоприношений…»
«Наш Господь не хочет жертв. Он милостив, а не кровожаден. Но почему другие боги вечно требуют жертв? Потому что люди не знали иных богов, кроме богов-тиранов, богов-карателей. И всегда пытались улестить, подкупить, переманить их на свою сторону, сделать своими подручными и, словно псов, натравливать на врагов. Нет проку от доброго пса. Нет нужды в добром боге. Но коли твой бог – свирепый волкодав, его надо кормить, а не то он кинется на тебя самого и растерзает. И так в пасти псоподобным богам бросали и продолжают бросать всё новые и новые жертвы. Но вот во спасение нам в мир явился истинный Бог – Господь наш Иисус Христос, Который не был и никогда не будет подручным человека в его злых делах и Который Сам стал жертвой, дабы избавить нас от кровавого круга жертвоприношений…»
14 апреля. Великий вторник Вероника
14 апреля. Великий вторник
Вероника
– Жрачка приехала! – Катя теребит меня за плечо.
Разлепляю глаза. В камере опять горит свет.
– Сколько времени?
– Да фиг знает. Вечер уже. Прикинь, целый день не кормили, гады! Я уже стучать начала. А тебя, по ходу, дрыхом накрыло. Я тут в дверь барабаню как бешеная, а ты дрыхнешь и дрыхнешь! Вставай, давай пожрем. Тут вроде суп какой-то.
Высовываюсь из-под одеяла. На привинченном к полу железном столе стоят миски, лежат ложки и несколько кусков хлеба – прямо на грязной столешнице. Спросонок не понимаю – хочу ли я есть? Да и смогу ли? Слабость и тошнота – как после тяжелой ночи в терминальном…
– Эй, а что это за прикид у тебя? – Катя разглядывает меня, сидя за столом и протирая ложку краем футболки. – Это что-то докторское, что ли?
– Докторское, – говорю я, вставая и пытаясь утвердиться на слабых, онемевших ногах.