Ах, если бы передо мной был не Алька, а кто-то другой! Я имела бы право сказать: «Прости, не хочу об этом говорить». Но с Алькой у меня не было такого права. И даже не было права перенести этот разговор на будущее – когда он повзрослеет, перерастет детское черно-белое восприятие, начнет понимать, как сложно все бывает… И вот, думая, что ему ответить, я вспомнила человека – светловолосого, с такими же, как у Альки, прозрачными, бездонными глазами, стоящего передо мной на коленях у распахнутой двери и твердившего «не уходи»… Он был единственным в моей жизни, кто встал передо мной на колени. А во мне не было ни капли сострадания, только досада и неприязнь. Меня мучил токсикоз, и надо было не показать этому человеку, что мне плохо, не допустить и намека на то, что я беременна. И я кляла себя за то, что вообще приехала к нему для этого прощального разговора, ведь могла просто эсэмэску кинуть… Но сейчас понимаю, что это был мой единственный человеческий поступок в той стыдной, холодной, злой истории.

– Тогда почему? – повторил Алька.

– Потому что я не любила его и не хотела, чтобы у нас была семья…

Я смотрела на Альку в смятении, не знала, как уйти от этого разговора. Не могла же я рассказать, что это была не просто история неудачной любви, а разработанная мной «операция по производству Альки», для которой я искала подходящего… подходящего кандидата – не из моего круга и подальше от Москвы, потому что ему надлежало, выполнив свою функцию, навсегда исчезнуть из моей жизни. Искала, но никак не находила и даже уже начала думать, как преодолеть отвращение к холодильникам – хранилищам спермы и к зачатию из пипетки. А потом случайно встретила мужчину с прозрачными глазами – экскурсовода и научного сотрудника из музея-усадьбы в Пушкинских Горах. И даже это место – возможно, самое романтичное место на свете – не добавило в мой ледяной план ни грамма романтики и человечности. И Алькин отец так и не узнал ни моего настоящего имени, ни адреса, ни номера телефона, и если он все же пытался искать меня, то шел по ложному запутанному следу…

И еще был очень скверный момент, когда я уезжала из Тригорского после прощального свидания с Алькиным отцом. В такси меня жутко мутило, а телефон в моей сумке разрывался от звонков. И это мог звонить только он, потому что в телефоне была временная симка – для его звонков. И в злом раздражении я схватила телефон и швырнула из окна машины. А потом подняла глаза и вдруг увидела, что бросила телефон прямо к открытым воротам сельского кладбища, и, уезжая, слышала, как он все звонит и звонит… И, может быть, уже тогда я все испортила…