– Господи, отпусти рабе Твоей Марии вся согрешения ея вольные и невольные, подаждь ей здравие и силы телесныя…

Голос отца Глеба слышится откуда-то издалека-издалека… Но что он такое говорит? Разве мертвым желают здравия? Должно быть, просто не знает, что я умерла. Ну что ж, он всего лишь священник и не понимает. Сейчас придет кто-нибудь из врачей, посмотрит на меня и скажет, что я – мертвая. И священник начнет читать другие молитвы.

– Девяносто на пятьдесят… Ну это уже кое-что…

Это голос Дины Маратовны, Алешиной медсестры. Но и она почему-то не говорит правду обо мне… А, кажется, я поняла! Алька где-то рядом, и они не хотят при нем говорить, что я умерла… Ох, если бы мне вернули голос хотя б на полминуты! Я бы сказала Альке, что в смерти нет ничего плохого, что здесь – совсем не больно!

– Отец Глеб, вам нужна перевязка. И так вчера не делали. А надо дренаж менять, – это опять Дина Маратовна.

– Да-да, обязательно, – отвечает отец Глеб рассеянно и продолжает бормотать молитву: – Господи всемилостивый, врачебную силу Твою с небесе низпосли, буди врач рабы Твоея Марии, воздвигни ея от одра болезненнаго, спаси и помилуй…

Какое-то время они молчат. Потом – голос священника:

– Дина Маратовна, раньше вы звали меня Глебом Денисовичем, а теперь вдруг стали звать отцом Глебом. А формально я больше никакой не «отец».

– Нет уж, – говорит Дина Маратовна, – мало ли что там формально. А я вот буду звать вас так, как положено звать священника.

Я как будто подслушиваю их разговор – даже стыдно… Но почему они ничего не говорят об Алеше? Вдруг сейчас я совсем исчезну, так и не узнав про него!.. Сколько прошло с начала Алешиного приступа? Час? Два? Не знаю. Время я совсем не чувствую – так же как не чувствую свое тело.

– Отец Глеб, она вроде голову повернула! Мария Акимовна, вы слышите? Слышите меня? – Голос Дины Маратовны теперь близко.

Хочу кивнуть в ответ. Но где у меня голова, где шея?..

– Вот! Еще пошевелилась… Надо сказать Якову Романовичу, он велел сразу звать его. Будьте здесь, говорите с ней, а я побегу…

– Мария Акимовна, это я, Глеб…

Их голоса тревожат меня. А если я все-таки не умерла? Значит, я теперь… парализованная?!. А если я лишь на время перестала чувствовать? Вот начну приходить в себя – и вернется та боль?.. Нет!.. Если бы кто-то спросил меня: смерть или боль? Я бы закричала… Что бы я закричала?.. Алька! Хочу быть там, где Алька! А жизнь, или смерть, или даже боль – все равно!.. Вот что я закричала бы на весь мир!..

Так что же все-таки было со мной в этот раз?.. Раньше, когда я теряла сознание от первых Алешиных приступов, я просто проваливалась в темноту, в яму, полную боли. И, выбравшись оттуда, не помнила ничего, кроме боли. А в этот раз что-то происходило. И надо обязательно вспомнить – что. Это ужасно важно. Это… Как ангельское слово, которое изо всех сил хочет вспомнить Алька, – слово, избавляющее от боли.