Герой отчасти совпадает в своем желании с рыбами, но находится в других отношениях с героиней («Наш обычай сестринский таков: / <…> Напрасный влажный блеск зрачков»). Сестринский обычай, по всей вероятности, представляет собой контаминацию выражения наша сестра («которое употреблялось <…> в значении мы, женщины, такова наша женская природа, доля» [Видгоф 2015: 183]) и братского обычая (или обычая побратимства). Если это предположение верно, прилагательное братский каламбурно заменяется на сестринский, сохраняя при этом значение акта, закрепляющего нелюбовную близость. Устойчивое выражение (влажный) блеск глаз (глаза синонимически заменены зрачками) здесь, конечно, соотносится с водной темой, но одновременно выражает свое идиоматическое значение, связанное с эротическим желанием.

Развитие семантических полей ‘воды’, ‘речи’ и ‘любви’ продолжается в 5‐й строфе (4-ю строфу мы рассмотрим позже). В ней герой и сам хочет оказаться в подводном пространстве, связанном, как было сказано выше, с немотой, смертью и физической близостью: «Твои речи темные глотая, / За тебя кривой воды напьюсь». Кривая вода в идиолекте Мандельштама противопоставляется правдивой воде на основании антонимии правда – кривда (см. финал стихотворения «В год тридцать первый от рожденья века…» («Отрывки уничтоженных стихов, 1»), 1931).

В строке «Твои речи темные глотая» проявляется идиома темные речи, и на нее, возможно, накладывается другая идиома – проглотить обиду / оскорбление, которая практически не замечается в силу присущей тексту водной тематики. Она, однако, соотносится с образным рядом, связанным с героиней, см.: «Не серчай, турчанка дорогая». В таком случае герой готов глотать, терпеть сердитые оскорбления возлюбленной.