В восприятии говорящего субъекта возлюбленная предстает не только опасной турчанкой, но и той Марией, которая оказывает помощь гибнущим. Двоение ее образа тем не менее вполне встраивается в семантический контур этого любовного стихотворения. В предпоследней строке («Я стою у твердого порога») идиома у порога осложнена вещественной характеристикой – прилагательным твердый, которое отсылает к коллокации твердое решение. Идиоматический смысл этого выражения обыгрывается в следующей строке, где, очевидно, твердое решение принять не получается («Уходи, уйди, еще побудь»). Добавим также, что сема ‘твердости’ контрастирует с семантическим полем ‘воды’.

Итак, в «Мастерице виноватых взоров…» идиоматический план не ограничивается эффектными языковыми сдвигами и смысловыми обертонами – в отталкивании от него создается семантический план всего текста. На основе переосмысленной фразеологии возникают неожиданные сложные образы, которые, в свою очередь, индуцируют новые языковые ассоциации, которые также трансформируют идиомы и коллокации. Благодаря переплетенности элементов глубинного плана стихотворение обретает особую семантическую связность и целостность. «Мастерица виноватых взоров…» по сложности идиоматического плана оставляет далеко позади и «С розовой пеной усталости…», и «Довольно кукситься…», где идиоматика работала на «внешнюю», бросающуюся в глаза экспрессию текста.

Как и в «Огромном омуте…», в «Мастерице…» фразеология организует смысл стихов. Но и здесь видны различия. В раннем стихотворении изменение идиоматики было скорее робким и, несмотря на сложное устройство текста, легко соотносилось с нормативными контекстами употребления тех или иных устойчивых выражений, которые были сгруппированы вокруг темы души и темы эмоционального состояния человека. Из-за этого актуализация одного фразеологизма как бы инициировала появление другого. В «Мастерице…» Мандельштам не следует схеме развития одного тематического принципа. Наоборот, почти экспериментально сталкивая и комбинируя в стихах разные тематические линии и семантические поля, поэт соединяет их благодаря переосмыслению идиоматических конструкций, использование которых не сводится, в отличие от «В огромном омуте…», к готовому фрейму восприятия. Если допускать несколько вольное сравнение, то можно сказать, что идиоматический план в раннем стихотворении относился к области сложно устроенной риторики, тогда как в «Мастерице…» он является своего рода смысловой органикой текста. Конечно, объяснение стихотворения не исчерпывается только фразеологией, однако она позволяет существенно прояснить строй текста.