Отчасти из такого типа выстраивания смысла текста в стихах Мандельштама вырастает как класс семантизации идиом (2, когда идиома читается одновременно в двух планах), так и некоторые примеры напластования фразеологии в классе 6 и многочисленные случаи рекурсивных образов. А разобранное нами выше стихотворение «В огромном омуте прозрачно и темно…» можно считать развитием языковых приемов Блока.
2 6По мысли Жирмунского, такие разные поэты, как Мандельштам и Маяковский, в области «раскрепощения метафорического построения», уводящего высказывание от логически понятной и последовательной практической речи, «всецело являются учениками Блока» [Жирмунский 1977: 216]. Добавим, что и в плане отталкивания от фразеологического плана языка именно Блок выступает учителем Мандельштама, хотя мандельштамовская семантика 1920–1930‐х годов оказывается более сложной, чем блоковская.
Отметим, что Маяковский в своей поэзии не только обращался к приему реализации метафоры (часто переводя его в гиперболический план) [Жирмунский 1977: 216–217], но и активно использовал семантизацию фразеологии (аналогичную классу 2 в стихах Мандельштама) и ее буквализацию (аналогичную классу 3).
2 3Так, в строках «Она – / из мухи делает слона / и после / продает слоновую кость» («Спросили раз меня…», 1922) раскладывается идиома
Хотя некоторые случаи обыгрывания фразеологии у Маяковского пересекаются с примерами из мандельштамовских стихов, думается, что в целом Мандельштам пошел по пути более изощренной работы с семантикой, причем, в отличие от Маяковского, он так сильно не выделял используемую в текстах идиоматику (закономерно, что многие примеры в стихах Мандельштама не бросаются в глаза). Говоря не вполне научно, у Маяковского обращение к фразеологии предстает эффектным приемом, рассчитанным на быстрое узнавание, тогда как у Мандельштама оно настолько органично, что определяет фактуру всего поэтического языка.