Ведущую роль, мне представляется, играют не исторические детали и подробности: «запах времени» по преимуществу доносят элементы текста, рассчитанные на нерассудочное понимание (потому-то нас не сбивают с толку смысловые шероховатости и темноты, которые, как я пыталась показать, встречаются на каждом шагу) <…> Смысл <…> познается надрассудочно – по известному психологическому закону впечатление складывается началом и окончательно утверждается концом текста [Полякова 1997: 80–81].
Напомним также высказывание И. А. Бродского, вероятно подразумевающее и порождение, и восприятие стихов Мандельштама. На мандельштамовской конференции в Лондоне в 1991 году Бродский говорил о стихотворении «Прославим, братья, сумерки свободы», но сказанное о нем не так сложно распространить и на другие стихи поэта: «Это стихи в высшей степени, видимо, на каком-то безотчетном… я не привык употреблять этот термин, – на подсознательно-бессознательном некотором уровне» [Павлов 2000: 24].
Приведенные цитаты[113], по сути, посвящены одной мысли: стихи Мандельштама воспринимаются каким-то странным образом, минуя рациональное начало, или, если использовать слово из психологического словаря, – бессознательно (но, разумеется, без фрейдовских коннотаций). См. в связи с этим слова современной (оставшейся анонимной) читательницы из Ясной Поляны: «Я Мандельштама учу наизусть стихотворение за стихотворением <…>, я что-то не понимаю, но в каком-то другом смысле я все это хорошо понимаю»[114].
Конечно, в полной мере мы не можем реконструировать особенности такого нерационального, бессознательного восприятия мандельштамовских текстов. Однако думается, что некоторые шаги в эту сторону вполне возможны.
Именно описанный выше механизм работы Мандельштама с фразеологическим планом языка играет важнейшую роль не только в порождении смыслов в стихах, но и в сознании читателя при восприятии этих стихов. Иными словами, если Мандельштам трансформирует и модифицирует несвободные словосочетания для создания новых сложных смыслов, то читатель, наоборот, бессознательно считывает сложные семантические высказывания, подчас сводя их к исходному фразеологическому элементу.
Это – основное положение настоящего раздела работы, и далее мы постараемся его развернуть сначала в историческом, а затем в теоретическом плане.
Очень важным доказательством того, что наши соображения о поэтическом языке Мандельштама верны и жизнеспособны, служит материал, на котором построена замечательная статья Ю. Л. Фрейдина «„Просвечивающие слова“ в стихотворениях О. Мандельштама» [Фрейдин 2001]. Исследователь увидел системность в некоторых опечатках, содержавшихся уже в прижизненных изданиях или кочующих по рукописным и машинописным копиям мандельштамовских стихов. Так, например,