Возвращаюсь в постель. С противоположной стены на меня хмуро смотрит гипсовый ангел. Он похож на ангелочка из свиты Девы Гваделупской. Впрочем, это он и есть.

Гипсовый ангел приступает к делу:

– Rebozo твоей Бабули. На тебя смотрела Церковь. И тот человек, что годится тебе в отцы. Тебе должно быть стыдно.

– Мне должно быть стыдно… Но почему это не так?

– Válgame, San Rafael[514], – говорит ангелочек. А затем начинаются все эти «должна» и «нужно», и тут я действительно свирепею.

– Заткнись! – Но он не замолкает, и я бросаю в него сандалию. Он исчезает, и мне становится лучше.

– Заноза в заднице, – говорю я, открывая французское окно. Утренний ветерок вздымает белые тюлевые занавески, жара и шум с Сокало становятся еще сильнее. Пыль в лучах солнца кажется серебряной. Из-за смога вулканы не видны, один лишь безжалостный свет Мехико.

Смотрю на то, как мир внизу занимается своими делами: едут машины, из репродуктора доносится какая-то непонятная версия «Вальса цветов», попрошайки попрошайничают, женщины продают розовые меренги, продавцы крема из морских ушков, продавцы пилочек для ногтей, студенты, клерки. Все они были здесь всегда и всегда будут. Миллионы жителей. Некоторые из них коренастые коротышки, другие худы и высоки ростом, некоторые очаровательны, есть среди них люди жестокие, противные, ужасные, до невероятности раздражающие, но все они кажутся мне прекрасными. Самыми прекрасными на свете.

Подумываю о том, чтобы пойти к Ла-Вилле, просто чтобы посмотреть на Бабулин дом, походить по окрестностям, но не могу сдвинуться с места. Пишу в свой дневник. Слоняюсь без дела в майке Эрнесто и прошу горничную уйти. Заказываю на завтрак flautas[515] и съедаю их в постели, а ветер играет белыми тюлевыми занавесками, вздымает их, выдувает из номера – выдох, вдох.

То и дело стою на балконе и вбираю в себя все вокруг. Я так счастлива, что мне хочется кричать, но что я скажу? У меня не хватает слов выразить свои чувства. Решаю написать песню и заполняю одиннадцать страниц дневника детским лепетом, записанным таким мелким и непонятным почерком, что они становятся похожи на вязку крючком. Проходит то ли несколько часов, то ли минут, я не знаю, и мне это все равно.

Слышу, как в замке поворачивается ключ, и мое сердце превращается в тугую спираль, и я заглатываю Эрнесто – руками, ногами, ртом. Мне хочется, чтобы он снова растворился во мне. Хочется стать им и чтобы он стал мной. Хочу опустошить себя и наполниться им.

– Нет, не надо. Не надо, не надо, не надо… – говорит Эрнесто и отталкивает меня от себя. – Не надо, – снова и снова повторяет он.