Изумительно. Я стараюсь запомнить все это на всю свою жизнь. Ко всему прочему на стене висит огромное зеркало, такое огромное, что я задаюсь вопросом, а смогли ли рабочие затащить его наверх без шуток. Как только носильщик уходит, мы с Эрнесто запрыгиваем на кровать, словно малые дети, и скачем на ней, счастливые, как дельфины.

Потолок с его узорной лепниной, напоминает замороженный кремовый торт.

– Я когда-нибудь рассказывала тебе, Эрнесто, как нам приходилось делиться едой? Если у вас в семье девять человек, вы не можете покупать такие вкусности, как хлопья «лаки чарм». А покупаете кукурузные хлопья, и все. И никогда ничего не покупается только для тебя. Но иногда, если Папа шел за продуктами с кем-то из нас, то покупал нечто роскошное, например замороженный пирог «Мортон». Но после дележки его на такое число людей, каждому доставался всего лишь маленький кусочек, как от четырех часов до пяти на циферблате, таким не наешься. Однажды я накопила денег и купила себе целый такой пирог для меня одной. Клубничный, как сейчас помню. И сразу съела большой кусок – от двенадцати до семи. И только тогда, довольная, отдала остатки братьям. Вот так я чувствую себя в этой комнате. Будто в моем распоряжении целый пирог.

Вива права, когда говорит о судьбе. О том, что иногда ей надо немного помочь. Я чувствую себя как в фильме, моя рука лежит на подушке, плечо Эрнесто – на простыне. Я живу своей жизнью и наблюдаю за тем, как делаю это. Все происходит словно в прекрасном, а не в каком-нибудь низкосортном фильме – ведь в этом фильме главную роль играю я.

Как это замечательно – лежать на кровати после двух ночей в автобусе. Распаковываю caramelo rebozo и заворачиваю в нее Эрнесто. Когда перед отъездом я рылась в ореховом шкафу в поисках моего свидетельства о рождении, то по наитию забрала из него Бабулину rebozo. «На удачу». Эрнесто выглядит в ней просто прекрасно, без шуток. Его мальчишеское тело такое гладкое, на его коже так хорошо смотрятся карамельные полоски. Грешные мужчины не облачаются в rebozos.

Эрнесто притягивает меня к себе, но я отталкиваю его, чтобы посмотреть на него подольше. Когда Папа ест что-то особенно вкусное, он всегда пичкает меня этим. «Prueba, попробуй», – говорит он, держа что-то так близко к моему лицу, что я ничего не могу рассмотреть. Точно так и Эрнесто, он так близко ко мне, что я не могу этого вынести. И мне почти хочется, чтобы он закрыл глаза, чтобы я могла смотреть на него, а он бы меня при этом не видел.