И только я начинаю волноваться, как принимаются звонить колокола. Полночь. Ведьмин час. Человек внизу просто смотрит на меня, зажигает сигарету и стоит курит, и мне хочется оттолкнуть от себя Эрнесто, и мне хочется, чтобы он был рядом, и церковные колокола все звонят и звонят – бьют тревогу, протестуют, воют так, что способны разогнать всех летучих мышей на Сокало. И я чувствую такую головокружительную радость, что, когда звон нарастает, дрожит, а потом стихает, когда церковь прекращает свой бунт, остаюсь только я, смеющаяся ведьминым смехом.

Человек внизу ушел. Словно его никогда там и не было.

В шесть утра труба и барабанный бой возвещают о поднятии мексиканского флага на Сокало. Мы с Эрнесто залезаем под одеяла и подушки и лежим так до тех пор, пока солдаты не уходят, и это время кажется нам невероятно долгим. В полусне я слышу стук работающего мотора и думаю, что это, должно быть, папин фургон. А затем вспоминаю, где я. Папа сейчас за много миль отсюда.

Мы сладко дремлем, а город тем временем просыпается, заводит мотор, чтобы ехать по своим делам, и самое сердце этого мотора здесь, в центре Вселенной.

Сокало. Мексиканская версия гран-при Монте-Карло. Вррр-вррр, ревут машины, тарахтят выкрашенные в цвета «эм энд эмс» «фольксвагены»-такси, воет полицейская сирена, вопят тормоза, фырчат моторы, стонет, но не заводится заглохший двигатель, затейливый клаксон играет первые несколько нот La Cucaracha, визжат мотоциклы, автомобильные гудки издают нетерпеливые трубные звуки, моторы рычат, рыгают, пердят, икают, ноют, рокочут на крутом левом повороте, становится жарко, в комнате очень светло, хотя шторы задернуты, клокочет грузовик, подобный гигантской волне в океане, бесконечный треск моторов, тянущих и толкающих свою ношу, кашель, бормотание, урчание двигателей и колес, увенчанные подобным финальной барабанной дроби звоном слетевшего со своего места и покатившегося по мостовой колпака ступицы.

Затем начинают звонить колокола la catedral, все двенадцать, по очереди, словно женщина колотит по прутьям тюремной камеры, требуя, чтобы ее выпустили.

Наверху стоит ужасающий скрежет металлических стульев, двигаемых по плиточному полу, ресторан открывается для завтрака. До номера 606 доносится столько всяких звуков, что это даже смешно. Когда я снова ненадолго засыпаю, мне снится такой вот сон. Эрнесто целует подъем моей ступни. Дверь захлопывается, я просыпаюсь и обнаруживаю, что одна.

На тумбочке рядом с кроватью в стакане для зубной щетки гардения; выкуренная наполовину кубинская сигара; пять огарков церковных свечей Деве де-ла-Макарена, покровительнице матадоров; и тарелка с половиной мускусной дыни. Встав с постели, чтобы пописать, вижу, что на зеркале мылом написано: УШЕЛ НА МЕССУ.