– Видишь? Это он требует свой рисовый пудинг. Банан. Конфеты в желе. Блинчики. Чашку мексиканского шоколада. И так весь день напролет – вопит как утопающий. Сводит меня с ума, – говорит Мама, но что-то подсказывает мне, что она не жалуется, а хвастается. – Помоги мне подать Папе ужин в спальню.
Когда мы входим туда с подносом, Папа уже выключил звук телевизора и разговаривает с кем-то по междугородней связи. Я знаю это, потому что он всегда кричит, разговаривая с Мехико.
– Ну, конечно, ты можешь остановиться у нас! – кричит Папа. – Сестренка, не обижай меня, я и думать об этом не хочу. Да, и Антониета Арасели с семьей. Мы всех вас ждем.
– Черта с два, – бормочет Мама. – У нас здесь не «Хилтон». Я устала от постоянных гостей. Я на пенсии, слышишь меня, на пенсии!
Папа обращает на нее внимание, только повесив трубку. И тут начинается…
– Зойла, не обижай меня. После всех тех лет, что мы останавливались у сестры в Мехико, не могу же я сказать ей, что она не может остановиться у нас?
– Мне надоело, я устала…
– Надоело, устала, – передразнивает ее Папа на своем готическом английском. – Отвратительно!
А потом он просит меня принести ему один из маминых нейлоновых чулок. У него мигрень.
Мама собирает всю грязную одежду в грязное полотенце и несет узел к стиральной машине. Она распахивает дверь, нажимает на кнопку, и все это не глядя на меня.
– Твой отец ужасен, – говорит Мама, чуть не плача. – С меня хватит.
Вернувшись в спальню, я вижу, что Папа повязал нейлоновый чулок себе на голову, как апачи, и ест рисовый пудинг при голубом свете телеэкрана.
86 Дети и внуки Зойлы и Иносенсио Рейес сердечно приглашают вас отпраздновать тридцатую годовщину их брака
86
Дети и внуки Зойлы и Иносенсио Рейес сердечно приглашают вас отпраздновать тридцатую годовщину их брака
О’кей, это, конечно не «Ритц». Это зал Профсоюза работников почты. И что с того? Мы сделали все, что только можно было сделать. По потолку идут гирлянды из гофрированной бумаги, они собираются в центре, там, где висит огромный зеркальный шар, он медленно, сексуально вращается и отбрасывает миллионы бликов на деревянную танцплощадку.
Кто-то отыскал в задней комнате проволочную арку для цветов, мы привязали к ней воздушные шарики, и под ней нужно пройти, входя в зал. Здесь все еще темно, как в пещере; это старательно отделанная комната, обитая лакированными деревянными панелями, словно охотничий домик или таверна, где стоит застоявшийся запах прокисшего пива и сигарет, но мы все славно потрудились вчера вечером, и теперь она выглядит довольно симпатично. Пластиковые стаканчики для шампанского, наполненные мятными конфетами пастельных цветов. На отделанных фестонами салфетках золотыми буквами выведено «30 Зойла & Иносенсио». Гадаю, а имеет ли для кого значение, что на самом деле это не так. Но кто будет считать?