«Жизнь Клима Самгина» о причинах духовного кризиса его поко­ления писалась трудно. Поэтому писателя привели в восторг рассказы о богатыре Вазе, красавице Ан-Ючо, злом боге Мейке, страшном праро­дителе Пенегезе, огненной птице Таукси и многих других богах, шайта­нах и героях «Янгал-Маа».

В этих красочных описаниях присутствовали люди-боги и полубоги, почти мифические гиганты, титаны и чародеи, создавшие таинствен­ную цивилизацию, чем-то похожую на исчезнувшую Атлантиду.

Этими сказочными богатырями Горький считал чекистов, которым адресовал поздравление в связи с 15-летним юбилеем ОГПУ (20 декабря 1932 года): «Вы знаете, как я отношусь к работе товарищей, как высоко ценю их героизм... Близко время, когда больной и лживый язык врагов онемеет, и все оклеветанное ими будет забыто, как забываются в ясный день ночные тени... Крепко жму руки всех лично знакомых мне товари­щей и — мой горячий привет всем работникам ГПУ».

В марте 1933 года Горький простился с виллой «Иль Сорито», Сор­ренто, Неаполем, с Италией. Советский пароход «Жан Жорес», в ко­манду которого включили трех «матросов» из ОГПУ, взял курс на Одессу. На родину возвращался гений, полубог, большой друг Ленина и Сталина.

Этот год, 1933-й, запомнился предпраздничной суетой: партия и страна готовились к XVII съезду ВКП(б) — «съезду победителей». Жда­ли принятия партийного кодекса — новой религии: закрывались и раз­рушались последние православные храмы, мусульманские мечети, ка­толические костелы, иудейские синагоги и молельные дома сектантов. Все ведомства увлеклись тогда разработками положений и уставов, ре­гламентирующих правила поведения и этикета советских служащих.

ОГПУ не оставалось в стороне от этих новшеств. Тщеславный Яго­да также считал себя уже фигурою до некоторой степени исторической. В газетах появились хвалебные статьи об его организаторских спо­собностях и фотографии Сталина и Ягоды, где они были изображены чуть ли не в обнимку. В стране пели песню:

Его имя носили заводы и фабрики, колхозы и учебные заведе­ния. На его родине, в городе Рыбинске, существовала площадь Ягоды (ныне Соборная), обсуждался проект переименования Рыбинска в Яго­ду. Не хватало лишь книги о нем. Но явился начальник Горьковского УНКВД Погребинский, известный своими литературными увлечения­ми. По воспоминаниям Горького: «...он носит рыжую каракулевую шапку кубанских казаков, и “социально опасные” зовут его “Кубанка”. Он гово­рит с ними на “блатном” языке тем же грубовато-дружеским и шутливым тоном, как и они с ним». Набив руку и отточив перо на описании быта и нравов преступного мира, Погребинский посчитал, что дорос до вос­хваления Ягоды.