И, показав как складывается крест, принялся вспоминать «Отче наш» и другие молитвы.

– Богородицы, дева радуйся, – забормотал облегчённо, наконец припомнив несколько связных слов. Забормотал и, не вникая в смысл, заулыбался: как же, всё-таки молитва. – Благословенна ты. В жизни. Благословен плод чрева твоего...

– Какая же она дева? – перебила Марья. – С младенцем-то на руках?

– От непорочного зачатия. Дух божий на неё слетел. В образе голубя, – путано разъяснил Ремез.

Однако шаманка понимала с полуслова, и библейскую сказку эту тотчас перевела на себя, и даже с лёгкой и ласковой насмешкой:

– Вот и на меня дух божий слетел... в образе сына боярского. Я тоже зачну непорочно.

И зачала.

Никто из вогулов не осудил бы свою, столь чтимую и мудрую жрицу, которая всех понимала и никого не бросала в беде. Но Марья до последнего своего дня скрывала от сородичей, что затяжелела.

Родила во время камлания. При родах умерла, оставив вогулам после себя девочку. Девочку они почитали, как святую, и нарекли её Мисне.

Бывая на Севере, Семён расспрашивал о ней, но ничего не добился. Вогулы недоумённо пожимали плечами, отмалчивались. А где-то в тайге, в чужом чуме рос человек, пока ещё человечек, дочь Марьи и Ремеза.

21

Случилась ссора с Федькой Пешневым, который увёл дочь у Юшки, самого лучшего в роду Хатанзеев охотника. Увёл, ссильничал и бросил в тайге на съедение гнусу. Девку нашли, когда она решилась ума. Онемели руки и ноги, крепко перетянутые сыромятным ремнём. Лицо опухло, тело покрылось волдырями. Гнус, привлечённый кровью, облепил несчастную сплошь. Юшка, словно охотничий пёс, шёл по следу и, отыскав дочь, отчаянно взвыл и принялся рвать зубами ременные путы. Но лишь перегрыз, как пуповину, последний узел, – девка кинулась в чащу. Она страшилась людей – доверяла только зверью. Зверь не трогал её. Зверь оказался добрей. Человек надругался.

И она побежала прочь, оставляя на колючих кустах клочья когда-то нарядной, теперь окровавленной и грязной ягушки. Юшка ослепнув от горя, мчался следом, терял из виду и вновь отыскивал след покрасневшими трахомными глазами.

Ремез бил казака смертным боем. Потом, в сопровождении трёх недавно повёрстанных уральцев, отправил его в Тобольск. Им же доверил богатый ясак.

Пешнев сговорил казаков бежать с добычею через Камень и затаиться в тайге. На том и порешили. Не учли только, что Юшка велел сородичам не спускать с них глаз.

Их, спящих после сытного ужина, повязали у костра, приговорив к той же лютой муке, которой Пешнев предал Юшкину дочь.