Вот она, первая радость этого дня — позировать с сестрами, чувствовать, что они собрались вместе ради нее. На нескольких снимках она держала свою племянницу, и маленькая Агнес сжимала в кулачке ее кудри. Бабушка Альмы — парикмахерша, привезла из Бронкса все свои принадлежности. Утром в их домике, пока они пили кофе и боялись опоздать, она сделала прически всем сестрам и Альме тоже. Маргарита то снимала их на телефон, то красилась, а потом сама вызвалась провести всем коллективную дыхательную практику.

Вторая радость пришла теперь, когда она смотрела, как Альма вышагивает ей навстречу, и тюльпаны у нее в руках кажутся такими невыносимо алыми, как будто они сейчас загорятся. Свадьбу устроили скромную, не больше семидесяти человек, в амбаре — перед приемом все просто помогут переставить стулья, чтобы освободить место для танцев.

Лэйси-Мэй с Хэнком сидели в первом ряду, она в белом костюме с юбкой и новыми рыжеватыми волосами, он — в пиджаке. Когда священник спросил, кто выдает Диану замуж, они оба встали, и Диана увидела, что Хэнк плачет. Она послала ему воздушный поцелуй, он в ответ помахал мокрым носовым платком.

Всю проповедь о верности и доверии, о том, как необходимо милосердие в любой связи, особенно в браке, они с Альмой держались за руки. «Отче! прости им, ибо не знают, что делают», — сказал священник. Потом прочли стихотворение, Альмино любимое, они обменялись кольцами и произнесли клятвы. Эти обещания обе давным-давно дали и сдержали, но произнести их вслух, прилюдно — Диану это будоражило. Она поцеловала Альму, прижала ее к себе; собака просунула нос между их коленями.

Началась вечеринка, все танцевали под хип-хоп девяностых и романтическую сальсу, «Wagon Wheel» для жителей Каролины. Альма с Дианой кормили друг друга ванильно-розовым тортом. Они обе подбросили букет. Маргарита и Ноэль произнесли тосты, Хэнк покрутил худенькую Лэйси-Мэй на дубовом полу, и каждый раз, когда музыку включали слишком громко, собака лаяла. Диана с Альмой даже не делали вид, что должны танцевать с кем-то еще, хотя Диана танцевала не очень хорошо, особенно сальсу. Альма увела ее на другую сторону зала. Они склонились над маленькой Агнес, соприкасаясь головами, и засюсюкали, с балок на потолке свисали красивые фонарики. Про Робби не говорили, хотя он не въехал в мотель, который ему забронировали, даже не позвонил. В кои-то веки Диана не думала, что он мертв, — он был он, где-то еще, как всегда.

Только один раз она чуть не упомянула его отсутствие, когда шепнула на ухо Альме: «Сегодня было как-то незаслуженно прекрасно», и Альма нахмурилась и сказала: «Ты чего? Мы заслуживаем счастья».