— Я знаю, милый.

— А ей все равно надо, чтобы все было по ее.

— Знаю.

Они свернули с шоссе и теперь ехали по дороге вдоль железнодорожных путей за старыми фабриками. Скоро они приедут к школе.

— Я знаю, я не твоя мать, но ты всегда можешь на меня рассчитывать.

— Линетт, все со мной будет нормально. Просто следи за дорогой.

— Ты серьезно? Я ездила по этому городу еще до твоего рождения. Я бы довезла тебя с закрытыми глазами. Ты меня слышал? Я приду, раз сказала. Буду в первом ряду. Пусть даже ни слова не пойму…

Слезы полились из Джи, не успел он остановиться. Он смеялся. Ему полегчало, хотя и не совсем. Тяжесть, оставленная Джейд, никуда не делась. Он хотел бы забыть ее, стереть, если б мог.

— Так о чем этот спектакль? — спросила Линетт. — Объясни сейчас, чтобы я хоть что-то понимала.

Она слушала, сощурив глаза, демонстративно внимательно. У нее был глупый, но милый вид, с этими ее растрепанными кудрями, завивающимися у ушей. Он хотел бы сфотографировать ее, вот именно в этот момент.

Он рассказал, как Клавдио бросили в тюрьму, как он хотел добра, а кончилось все плохо для него. У него был один большой монолог, отдельные фразы тут и там, но в основном он просто расхаживал по клетке и боролся с отчаянием в ожидании свободы.

— А это не так просто, как кажется, — сказала Линетт. — Я только этим и занимаюсь вот уже почти пятнадцать лет.

Когда Джи вошел на репетицию, раздались бурные аплодисменты: некоторые свистели, улюлюкали, топали ногами. Он весь запылал под взглядами, но приятно было видеть лица друзей, которые рады видеть его: Адиру, Шона, Роуз, всех актеров, кроме Беккета, которого почему-то не было. Мистер Райли похлопал Джи по спине, по плечу, втащил его в круг. Ноэль стояла перед сценой в большой не по размеру фланелевой рубашке, в леггинсах и неизменных ботинках. Лицо у нее порозовело, она хлопала изо всех сил и смотрела на него, сияя. Джи почувствовал, как все гадкие ощущения утра испарились. Он подошел к Ноэль и встал рядом с ней, а она обняла его одной рукой. Джи почувствовал, как все нехорошее в нем куда-то уплывает.

Наконец мистер Райли попросил успокоиться, и все притихли. Они собирались прогнать всю пьесу с начала без остановок, но сперва хотели обсудить концовку, череду помолвок — Джульетты и Клавдио, герцога и Изабеллы, Марианны и Анджело. Мистер Райли пояснил, что сыграть концовку можно очень по-разному. Можно попробовать сделать все просто и весело, но любой внимательный зритель сразу заметит нестыковки: не все браки равны. Сыграть все тревожно, абсурдно — рискованно: публика может решить, что они схалтурили. Зрители скорее решат, что исполнители неправильно поняли концовку и плохо ее сыграли, чем подумают, что она и должна быть странной по замыслу Шекспира. Мистер Райли решил, что за вариант концовки они проголосуют.