— Ну, ребята.

Подкинул в руке камень. Саданул в окно. Брызнули стёкла. И сам он брызнул обратно.

— Очканул?

Смельчак уже затёрся в толпу: вместе не так жутко.

Сперва не было ничего. День был солнечный. Ни ветерка. А по затылку у всех — как сквозняком дунуло. Волоса шевельнуло.

Барин появился в проёме.

Толпа выдохнула гулко, отхлынула назад.

На лице барина засохла кровь. Волосы торчали, слипшись. Весь перед платья был заскорузлым, разило подтухшим мясом.

Все слухи подтвердились — все оказались правдой.

Толпу охватило обморочное молчание. Обе враждующие партии — и «ой, зря попёрлись», и «ой, жечь надо» — пришли к единодушию: поздно.

Староста не мог уронить авторитет на глазах у всех. Как ни трепыхалось сердце, а вышел вперёд:

— Вот, отец, пришли спросить, что нам делать. Как себя защитить?

Барин обвёл поверх мутными глазами. Смотрел на колья, вилы, топоры. На лопаты. Солнце лупило от них, как от зеркал. Он не отводил взгляд, впитывая свет. Глаза стали проясняться. В них снова стали видны раёк и зрачок. Смысл и разум.

— Я вам больше не барин. Вы люди вольные, сами себе вольны, сами и решайте, что делать.

Шагнул с крыльца. Толпа расступилась и выпустила его.

Алёша не умел ещё ничего: ни оставлять метки, ни ходить кругом. Поэтому предугадать его было невозможно.

Бурмин выехал к самому краю обрыва. Студенистая толща воды казалась необитаемой. Стояли на том берегу, низко спускаясь к воде, ели, зелёная тьма за ними была непроглядной, непролазной.

— Алёша! — крикнул. Голос отразился от воды. Запутался в еловых лапах.

Бурмин постоял ещё немного. Ни движения, ни звука. Только лошадь смахивала хвостом мух. На дуле его охотничьего ружья горел солнечный блик.