Всем троим стало не по себе.

— Куда идёте, ребята? — попыталась госпожа Вельде. Но голос выдал испуг.

Никто не ответил.

— Что такое? — крутила она головой.

Все отворачивались. Вдруг строй стал сбиваться. Солдаты сторонились, давая дорогу всаднику. Против движения скакал офицер.

Мать и дочери переглянулись. Всадник поравнялся с ними. Наклонился из седла. Прикоснулся двумя пальцами к краю шляпы:

— Сударыня. Сударыни. Прошу. Проезжайте вперёд.

— Господин… Облаков… Господин генерал, — засуетилась госпожа Вельде.

Но и он отвёл глаза. Госпожа Вельде сложила два и два. Ужас схватил её за желудок:

— Вы что — отступаете?! Боже мой…

Михайла не ждал второго приглашения. Хлопнул конька, пустил проворной рысцой. Генерал Облаков остался позади.

Карета катила мимо идущего строя. Солдаты бросали взгляды исподтишка. Отводили пристыженно глаза. Как бы говоря: «Мы не виноваты».

Госпожа Вельде упала обратно на сиденье, подняла окно. Опустила штору.

— Отступают, — повторила в шоке. Оправила платье. Оправила шаль. Шляпку. Как бы собралась с духом. Заговорила бодро:

— Ну ничего. Худшее позади. Мы едем в Москву! В Москве мы будем в безопасности.

На сходке мнения разделились. Одна половина бурминовских вольных была за то, чтобы собрать пожитки, погрузиться и бежать от французов. Другая — чтобы встретить хлебом-солью. Два обстоятельства накаляли страсти. Одним был горьковатый запах, который где-то был слабее, где-то сильнее, но проникал всюду, ибо горело везде: в Смоленске, в имениях. И этот запах внушал тёмный древний ужас всем живым существам: беги!

Другим обстоятельством были свойственники и родня, бежавшие из соседних имений и принёсшие с собой столь причудливые сведения, что они точно так же мешали бурминовским крестьянам ясно думать, как и запах дыма.

— А не брешешь ли ты, милый человек?

Милый человек, крепостной Несвицких, с готовностью сунул руку за пазуху, вынул и показал ассигнацию.