Занесла над ними скрюченные пальцы.

— Руки не те, — пожаловалась весело, — да всё помнят.

Опустила обе пятерни. Зажужжала музыка. Зажгла махом люстры. Расставила столы для баккара. Наполнила залу гостями. Хозяйка, герцогиня де Гиш, махнула рукой, плеснув кружевами. Горками лежали бриллианты. Игроки смеялись и переговаривались. Дамы встряхивали кружевами на рукавах, протягивая руки, делая ставки. Лица набелены. Волосы напудрены. Мушки из чёрного бархата вырезаны мастью пик. Как он был хорош, проклятый! Красивее Потёмкина, красивее самого Гришки Орлова. Её ли вина, что не устояла?

Её, конечно, её.

Графиня Солоухина прикрыла глаза.

Карета Вельде — знаменитый на весь Смоленск рыдван — катила по лесной дороге и была под крышу заполнена счастьем. Вокруг заливались птицы.

Не просто счастьем. Оно было подогрето сознанием того, что остальные — в дураках. Все, кто смеялся. Кто презирал. Кто надменно смотрел сквозь или мимо. Кто улыбался в лицо, а отвернувшись — закатывал глаза. Все, все, все. И где они теперь?

Тряслись над добром, тряслись за свои жизни, за детей, за будущее, подсчитывали убытки, боялись французов, боялись собственных крестьян, маялись бессонницей, нервами, наживали жжение желудка и даже рак.

Удача впервые улыбнулась матери и дочерям так широко.

За рыдван давали двести рублей. Потом тысячу. Потом четыре. Дали бы и десять. Может быть. Но ни за какие деньги не получили бы.

Госпожа Вельде просто приказала Михайле ехать. И теперь сидела гордо, как герцогиня на троне собственного княжества. «Всё своё ношу с собой», — она впервые чувствовала спокойное достоинство этого девиза. Мимо мелькали стволы, тени, свет. Карета покачивалась. Дочери покачивались. Катя смотрела в окно справа. Лиза — слева.

Бег лошадки застопорился. Замедлился. Карета катила шагом. Дочери переглянулись. Госпожа Вельде опустила окно. Высунулась:

— Михайла, что там?

— Наши.

— Наши? — Госпожа Вельде вытянула шею.

Солдаты шли строем. Колыхались султаны офицеров. Вдали, как мокрое, висело знамя. Михайла покрикивал на конягу, больше чтобы дать знать о себе. Солдаты стали коситься. Лица запылённые. Ошеломлённые. Отупевшие. Никто даже не огрызнулся. Стали молча поджимать строй к обочине. Михайла тоже принял в сторону. Колёса съехали на траву. Карета накренилась, барышни внутри взвизгнули, хватаясь за что придётся. Коняга вытянул от усилий шею, заскрёб копытами. Солдаты подбежали. Схватились сзади. Подтянули. Вытолкнули. И всё даже не крякнув.

Катя и Лиза высунулись. Замахали платочками:

— Ура! Спасибо!

В ответ ни единого звука. Ни улыбки. Отводили лица.