– Так-с, заказываем тромбомассу, – потирает руки реаниматолог.

– Не-е-ет! – поднимаю глаза от истории.

– Ну ты чего, как нет? Ты анализы видела?

«Пигалица», – мысленно добавляет он, я уверена.

– Видела. А вы диагноз видели? – черт, никак не научусь в ответ тыкать, когда тыкают мне. – Мы не будем капать тромбомассу. Мы будем кушать преднизолон. Много-много преднизолона.

– Сколько много?

– Двенадцать таблеток в день. И капать его же. Много.

– И ско-о-олько? – нависает надо мной.

– Тыщу миллиграммов. Трижды.

«Сдурела девка совсем», – читается в его глазах. Разворачивается, молча уходит. Видимо, советоваться.

Ну что, сражайте меня своими знаниями и версиями. Почему сдурела девка и почему нельзя было капать тромбоциты?

Пять тромбоцитов – катастрофически мало

А мы не капаем тромбоциты. Врачи-убийцы? Глупцы? Авантюристы?

Нет, нет и нет.

Все заболевания, которые у нас под подозрением, – а их было несколько, так бывает, – аутоиммунные. И чужими тромбоцитами мы бы активировали агрессивный иммунный ответ.

Погибли бы все введенные тромбоциты. И жалкие остатки своих – тоже. В кровь в огромном количестве вылетели бы антитела, которые уничтожают на своем пути все живое.

Рикошетом задевают почки, суставы, мышцы. Можете продолжить список любым органом, не ошибетесь.

Единая стратегия лечения. Она у нас есть.

Преднизолон. Много преднизолона. Он гасит ту самую иммунную избыточную, всепожирающую активность. И будет растить тромбоциты.

Кровеостанавливающие препараты. Много. Но не так чтобы сильно много. Чтобы из всеобщей кровоточивости не впасть в повсеместные тромбозы.