Улыбка – змейкой, а глаза увела…

– Ты помалкивай лучше. Девкам слова не давали. Была у нас в таборе одна болтушка, так муж ей язык за нахальство отрезал!

– Ох, дело!

– Правда!

– Как же она гадать ходила?

– Она дома сидела – корзинки плела.

– Ну а если праздник? Старики попросят спеть ради Бога?

– Случалось такое, но муж у нее был не дурак. Он язык-то не бросил – возил с собою, в банке с водой. На Пасху, на праздник его достанет, жена его – в рот, приставляет к месту…

– И чего?

– А то, что выходит в круг и заводит громче всех! Чтобы мне провалиться! Вот только «р» у нее не получалось. Почему – не знаю. Картавила, как дворянка: «Очи чег’ные, очи стг’астные, очи жгучие и пг’екг’асные».

– Сочиняешь ты все, Дг’аго!

Ай-нанэ-нанэ!

– Что, уж мне и душой покривить нельзя?

– А зачем? – спросила она просто.

– Чтобы ты улыбалась.

Как она вся зарделась! Ожила. Встрепенулась. Думал – бросится ко мне, обовьет руками, и дьявол знает, чем это кончится. Я не железный, дело такое… Решил я больше на нее не глядеть, а она – напротив. Глаза как рыбки!

А дальше вот что. Выдра, чавалэ, пил каждый день. Мне это не нравилось, но каков уж он есть, из змеи рыбину не сделаешь. Хочет – и пьет. Первое время предлагал и мне, но я пасовал.

– Сорваться боишься? – спросил он как-то.

Я пожал плечами, а Выдра кивнул:

– Я тоже раньше боялся. Да. Теперь уже все.