– Погоди. Что ты от нас хочешь?

– Ничего. Это был… порыв? Гм. Ну да – порыв! Я смотрю – цыгане. Ведь вы цыгане? И Марина мне говорила, что трое цыган у нее поселилось. Ведь она о вас? Марина – моя сестра. Она здесь хозяйка. Вы, если чего надо, скажите мне – я с ней все улажу.

– Мы сами можем все уладить, – отрезал Выдра. – Хочешь что-то спросить – спрашивай.

– Хорошо, – собрался Тарелкин. – Зачем вы посуду били?

Цыгане переглянулись и, прежде чем успели что-либо ответить, Александр Александрович ответил сам:

– Ведь наверняка из-за женщины и какой-нибудь истории? Признайтесь, что из-за женщины?!

– Почему ты так думаешь? – спросил Драго. Ему понравился этот чудак – безобидный и оригинальный, глупо-восторженный.

Антощ, напротив, слушал Александра Александровича, сморщившись, словно тот поминутно его угощал ложкой рыбьего жира.

– Я вам все объясню – потом, все-все-все! Если вы попросите; да меня и просить не надо – такой я удобный собеседник. Но сначала мне хотелось бы у вас поинтересоваться…

– Давай на ты, а?

– Давайте, – Тарелкин замолчал, очевидно, прикидывая, пускаться ли ему в дальнее плавание или так – помыть ножки.

Марина стучала на огромных счетах и старалась вовсе не смотреть на брата, однако его непроизвольно громкий голос постоянно привлекал к себе внимание – и не только ее, но и всех посетителей.

– Скажите, а правду ли цыганки гадают?

– Ничего себе вопросы! – воскликнул Выдра.

Тарелкин тут же поспешил пояснить:

– Мне ведь почему это интересно – нагадала мне цыганочка одну перемену. Да какую перемену? – Настоящую бурю! Все старье – на слом! А я сомневаюсь: стоит ли ждать, что такое сбудется?

Выдра равнодушно смотрел куда-то мимо Тарелкина, а Драго ответил вопросом на вопрос:

– Сам-то как думаешь?

– Я не думаю. Чтобы думать, надо знать, а я не знаю.

– Тогда послушай – тебе у женщин это надо спросить. Мы не гадаем.