«Поганый гаже!!! Мать твою копытом!»

– Не обижайся, – сказал салахор. – Дров наломаешь.

А между тем за ними следили: серая штора в дверном проеме, ведущем на кухню, была отдернута ровно настолько, чтобы человек, стоящий за ней, мог свободно видеть цыганский столик. Владельцы заведений, подобных «Разгуляю», обычно состояли в негласном контакте с полицейским сыском, Марина – тоже, но в этот раз она шпионила для себя. С самого начала эти цыгане вызвали у нее особый интерес – настолько навязчивый, что брала досада. Откуда? Кто? Оба в дорогих шелковых рубашках с набивным рисунком, ворот распахнут, глаза горят, черные кудри…

Был еще один факт, о котором знала одна Марина, а вторая девушка, знавшая то же, в это время молилась – далеко от «Разгуляя», одетая в черное, как ворона. Прежнюю одежду – яркую и пеструю – мать-настоятельница велела сжечь, и она сгорела.

За то, что у Хазы пополам с Мариной появился секрет, был ответствен Антощ, а вернее конюх, который слишком долго и неумело объяснял салахору, как доехать в монастырь.

– Вас можно спросить? – обратилась Хаза к хозяйке дома.

– А что случилось?

– Помогите, пожалуйста.

Спустя минуту Марина искала, чем написать. Голос цыганки звучал без эмоций, но обмануться было нельзя, и любой бы понял, что за этой твердостью, как будто за прочной стеной тюрьмы, кроется бездна пылкого хаоса, в ней заключенного, и сила воли – на карауле.

Черный карандаш выводил размашистые ровные буквы, поставив точку после слова «песней». Едва он кончил, Хаза взяла листок со стола и с откровенной горькою нежностью, стремясь вложить, передать ее бумаге, смотрела на линии непонятных ей знаков, держа записку вверх ногами. Марину это тронуло, но она не подала вида.

– Передайте тому, который повыше, но когда он будет один, без друга.

– Алеше?

– Да, – Хаза протянула листок Марине и быстро отошла. Больше им встретиться уже не пришлось, а «тот, который повыше», «Алеша», весь вечер пропадал, а когда вернулся, сел рядом с другом. Наблюдая за ними, Марина гадала, во что же выльется их мрачная энергия – в повальное веселье с «Очами…» и венгеркой или же в упрямый, методичный разнос всего, что попадется под горячую руку.

Трактирный слуга подошел к цыганам и составил с подноса прозрачный штоф. Стряпуха готовила им жаркое. Слуга направился к ней на кухню и невольно вынудил хозяйку покинуть пост – Марине гордость не позволяла быть замеченной в соглядатайстве.

– За Хазу, – Антощ, не дожидаясь заказанной свинины, плеснул себе не меньше, чем полстакана, и опрокинул легко, как воду – не гримасничая и не морщась. Занюхал рукавом.