В общем, его красноречие сильно тронуло их простые сердца. И как-то переломило чинное, дремотное сидение пожилых, много трудившихся и много переживших людей. Заблестели глаза. Оживился общий разговор, зашевелился народ. А еще более все взбодрились, когда Дубравин распаковал привезенную с собой стопку книг и принялся подписывать свой сборник публицистики одноклассникам. Это был его подарок всем — воспоминание о юности.

Дальше загремела музыка. Кто-то пошел проветриться, кто-то пересел, сбились маленькие компании желающих поговорить уже без церемоний, задушевно.

Лучше сохранившиеся бросились, что называется, зажигать на танцполе под мелодии и ритмы их юности. Образовав круг, они в два прихлопа, три притопа начали танцевальный марафон. Дубравин, которого после его речи, словно серфингиста, приподняло и несло на гребне волны народного восхищения, как будто сбросил три десятка лет. Он влетел в круг, но, конечно, не стал топтаться и прихлопывать, а вжарил по полной программе — пустился в лихой пляс.

И было в этом русском переплясе столько еще нерастраченной силы, столько заразительной удали и души, что даже Вовуля не удержался и выдал несколько коленцев вслед за ним.

* * *

Отговорились речи, отгремела музыкальная пауза. Пришло время воспоминаний. То и дело к Дубравину, как к герою дня, подсаживался кто-нибудь, и катился разговор:

— А ты помнишь, как в десятом классе ты мне читал стихи? — спрашивала его маленькая моложавая Светка. Дубравин запомнил совсем другое. И потому искренне ответил:

— Че-то не припомню!

И тогда она рассказала ему целую историю о том, как они, мальчишки, сделали радиопередатчики, притащили их в школу и на уроке дали ей наушники. И Дубравин с задней парты читал написанные для нее стихи. Про наушники и передатчики он помнил: было дело, увлекались. И стихи он пописывал. Но вот такой эпизод… чтобы на уроках… Он, конечно, кивал. Но все это время его грызла одна мысль. О том, что надо поговорить с Галиной. Поговорить, конечно, не о любви и воспоминаниях.

Выбрав свободный момент, когда никто не осаждал его и она тоже оказалась одна, подсел. Что ж, Галина действительно выглядела лучше всех. Только под глазами, видно, от постоянного напряжения образовались тщательно замазанные сейчас морщины. По первости разговор не особо клеился. Ведь столько времени не общались. Так что пришлось потрудиться:

— Ну, ты как?

— Лучше всех!

— Как муж? Чем занимается?

— Да так. Домом в основном. Решает проблемы.

Дубравин понял, что «спортсмен» окончательно ушел на пенсию.

— Как на работе?