– Но я хотел преподнести вам сюрприз… – И выражение его лица сразу изменилось – на него точно облако набежало, скрывая летние небеса. – Ты только посмотри, как счастлива Милли.
И я посмотрела на Эмили. Она в противоположном конце зала танцевала с Сесилом под аплодисменты Блоссом и Виктории. Господи, когда это мой тихий ребенок-одиночка успел стать экстравертом? А может, смена фамилии действительно способна вызвать определенную перемену характера? И я вдруг снова почувствовала, что меня со всех сторон окружает тьма, а эти радостные события – всего лишь яркие, но статичные кадры детского диафильма, хорошо видимые на фоне этой тьмы. И я сказала:
тьма
– Мы с Эмили и раньше были счастливы, Доминик. И вовсе не нуждались в том, чтобы ты нас спасал.
– Черт побери, что за гребаную чушь ты несешь! – прошипел он. – Неужели ты хочешь прямо сегодня устроить скандал и все испортить? – Теперь лицо Доминика было мрачнее тучи, за которой уже совсем исчез едва промелькнувший было краешек солнца. – Ну, зачем ты все время так поступаешь, Бекс? Я пытаюсь что-то сделать, стараюсь тебе помочь, а ты каждый раз все ломаешь и просто поворачиваешь в другую сторону.
– Извини. Но я привыкла всегда сама выбирать свой путь. – Я ненавидела себя за то, как по-детски прозвучали эти слова, и за свое инстинктивное желание немедленно успокоить Доминика.
– И посмотри, как далеко этот путь тебя завел, – сказал он, все еще стараясь говорить как можно тише. – Мало того, что ты сама слышишь голоса из водопроводных труб, от тебя и Милли это передалось. Ты просто помешалась на этой привилегированной школе, а позаботиться о собственной дочери у тебя времени не хватает. Просто чудо, что она, общаясь с тобой и твоими родителями, как-то ухитрилась вырасти нормальной девочкой!
этот путь
Я почувствовала, что вернулся мой гнев, и поняла, что он, собственно, никуда и не исчезал, просто я его на время притушила – так притухает огонь под слоем золы, но потом может вспыхнуть с новой силой. Точно так же вспыхнул и мой гнев. А вместе с ним вернулась и моя убежденность в том, что нанесенный кому-то ущерб — это то самое, что Доминика и привлекает; возможно, это связано с тем, что и ему был нанесен не меньший ущерб, однако он от этого ничуть не стал менее опасным. Его грандиозные жесты, рассчитанные на то, чтобы произвести впечатление; сила его личности; его искреннее тепло; его собственнические устремления; его ошеломляющее семейство – все это еще в самом начале меня захватило, обрело надо мной власть, и я стала винить себя за холодность, когда на поверхность стали всплывать мои сомнения в его честности. Теперь мне стало ясно, что щедрость Доминика спровоцирована неким ненасытным голодом – жаждой одобрения, жаждой благодарности, причем безусловной благодарности зависимого ребенка. Как раз по этой причине они с Эмили стали так близки. И как раз по этой причине я никогда не смогла бы стать такой женщиной, какая ему действительно нужна. Да, именно тогда, на собственной свадьбе, я начала осознавать, чем все это кончится; начала осознавать неизбежность нашего взаимного охлаждения. А еще я поняла, что Доминик будет бороться за то, чтобы удержать Эмили при себе, используя всю мощь имеющегося в его распоряжении оружия.