– Работаю копировщиком.

Он нахмурил лоб. Я представлялся копировщиком тысячу раз, но в тот момент впервые понял, насколько смехотворно это звучит. Все равно что быть портье, разносчиком газет или помощником на конюшне. Стоя перед Бобом-Копом, наблюдая за его реакцией, я понял, что лучше уж называться «сортировщиком копий».

Однако вовсе не моя должность разочаровала Боба-Копа.

– Не люблю газеты, – заметил он.

– Да? – откликнулся я. – Ну, я тоже не в восторге от полицейских, так что мы квиты.

Никакого ответа. Прошла еще целая минута. Я откашлялся снова.

– Почему вам не нравятся газеты?

– Мое имя однажды упомянули в газете. Впечатление так себе.

– А в какой связи?

– Это долгая история. Как-нибудь посмотри в архиве.

Он отправился платить взнос в фонд Дона. Дядя Чарли вернулся.

– Твой приятель, – сказал я ему, – скуповат на слова.

– Да, немногословен, – ответил он.

– Точнее, он вообще не говорит.

– Вот и хорошо. Люди слишком много болтают.

Боб-Коп возвратился. Я улыбнулся ему. Он – нет.

Полночи ушло у меня на то, чтобы сообразить, на какую кинозвезду Боб-Коп похож. (Времени на размышления было предостаточно, потому что паузы в нашем разговоре тянулись по несколько минут.) Внезапно я понял – на Джона Уэйна. И не столько лицом, сколько телосложением и строением черепа. У него был торс Уэйна – широкий, без бедер, – и его преувеличенно прямоугольная голова, словно специально заточенная под ковбойскую шляпу. Если надеть ковбойскую шляпу Бобу-Копу на голову, подумал я, он и глазом не моргнет. Сразу поднимет руку, коснется края полей и скажет: «По коням». Он даже двигался как Уэйн, чуть раскачиваясь на ходу, словно заранее объявляя: Все апачи в мире не сумеют взять этот форт. Я уже готовился к тому, что Боб-Коп вскочит верхом на барный стул, пока он не сел по-человечески.

Получив должное количество алкоголя и единоличного внимания, тихоня в тот вечер все-таки разговорился.

И рассказал пару потрясающих историй, одни из лучших, что я слыхал в «Публиканах». Боб-Коп любил истории и работал в подходящем месте, чтобы их собирать. Они проплывали мимо носа его катера каждый день, особенно весной, когда вода становилась теплее, и трупы всплывали на поверхность, словно пробки. Боб-Коп называл их «поплавки». В самом начале апреля, когда все думали только о возрождении и обновлении, Бобу-Копу приходилось крюком вылавливать покойников из мутной бухты. Жертвы мафии, самоубийцы, пропавшие без вести – моря и реки кишели трагедиями, и истории были способом Боба-Копа справляться со своей работой.