В конце недели редакторы послали меня в Бруклин, где девочка-подросток погибла, случайно попав в перестрелку двух враждующих группировок. Я опросил ее друзей, учителей и соседей. Она хотела стать писательницей, говорили они. Недавно поступила в колледж и мечтала оказаться следующей Элис Уокер[41]. Ее жизнь, как и моя, только начиналась, и я почел за честь написать о ней, рассказать о ее смерти, не оставившей ей выбора. Я потратил на статью час, после чего нажал кнопку отправки у себя на компьютере. Редакторы внесли несколько незначительных поправок и поместили статью на первую полосу. Отличная работа, сказали они с удивлением.

Мне хотелось зайти в «Публиканы» и рассказать парням, какой хороший у меня выдался день, но я поклялся всю стажировку туда не заглядывать. И старался поменьше думать о принесенной клятве. Мне не хотелось признавать, что бар может быть препятствием к успеху, равно как и разбираться, почему мне сложно расслабиться в конце тяжелого дня. Лежа без сна в четыре утра, слушая, как Луи разжигает свой гриль, я спрашивал себя, почему настолько напряжен. Не может быть, что причина заключается в отсутствии алкоголя, и это точно не просто стресс. Есть что-то еще. Может, надежда?

Постепенно я научился расслабляться перед сдачей статьи. Начал даже радоваться этому моменту и тут осознал, что пошло не так в Йеле. Первый шаг в учебе, сообразил я, это отказ от всего, что ты знал раньше, от старых привычек и ложных предположений. Никто со мной об этом не говорил, но во время стажировки это стало очевидно. Когда материал горит, у тебя нет времени на старые привычки – на все то, чем я обычно занимался, прежде чем начать писать: составление списков великих слов и волнение, как они прозвучат. Время есть только на факты, поэтому отказ от былых привычек происходит сам по себе, почти вынужденно. Садясь писать статью в «Таймс», я делал глубокий вдох и напоминал себе говорить только правду, тогда я найду нужные слова, точнее, они сами меня найдут. У меня не осталось никаких иллюзий. Я не пишу стихи. И вообще пишу довольно плохо. Но, по крайней мере, материалы, под которыми стоит моя подпись, становятся другими. В них есть ясность, авторитетность – то, чего мне никак не удавалось добиться раньше, и уж точно не в романе о «Публиканах».

Примерно на половине стажировки один их старших редакторов «Таймс» прислал начальнику отдела городских новостей записку, которую тот передал мне.

«Кто такой этот Джей Ар Мёрингер? – спрашивал старший редактор. – Поздравьте его от меня за отменную работу».