В глубине души я всегда это знал – по крайней мере, лет с шестнадцати, когда на игру Макгроу приехал скаут из калифорнийских «Ангелов». Но в тот день я увидел и ощутил на своих ноющих руках, что мальчик, с которым мы росли, играли в прятки и боготворили «Метс», ушел далеко вперед и стоит теперь на пороге исполнения своей детской мечты. Очень скоро он окажется в Высшей лиге, возможно, в «Метс», и его имя будет у всех на устах. Он станет первым игроком в истории «Метс», который не позволит противникам открыть счет. Будет следующим Томом Сивером, в то время как я, Эдвард Ар, Мерроу-Рингер, Паленый, превращусь в самого старого копировщика в «Таймс». Макгроу войдет в Зал славы, и на церемонии в его честь парни из бара будут перешептываться о том, как по-разному сложилась жизнь у двоюродных братьев.

Я чувствовал одновременно и зависть и гордость и стыд. Наблюдая за тем, как Макгроу отрабатывает удары, видя его серьезность и преданность делу, я понял, что мой кузен – не только претендент на Высшую лигу. Он – настоящий трудяга, и благодаря этому овладел не только мастерством кидать мяч. Он овладел собой. Макгроу работал не потому, что был талантлив, а потому, что знал: тяжелый труд – правильная дорога для мужчины, единственно возможная. Его не парализовал, как меня, страх совершить ошибку. Когда его мяч приземлялся передо мной или перелетал мне через голову, он не обращал внимания. Он экспериментировал, пробовал, искал себя, пробиваясь к истине путем проб и ошибок. Неважно, как глупо он выглядел в этот момент, насколько часто бил мимо цели – к следующему удару он снова был сосредоточен, спокоен и уверен в себе. Ни разу за всю игру он не утратил того выражения лица, которое я видел у него в детстве. Да, он работал, но в то же время продолжал играть.

Наш поединок – простая разминка для Макгроу, – стал для меня поворотным моментом. За какой-то час он научил меня большему, чем все редакторы «Таймс» за прошедший год. Когда Макгроу отбыл в Небраску, я вернулся в новостной отдел и стал лучшим копировщиком, каким только мог быть. Я из кожи вон лез, и к концу года редакторы решили, что я заслуживаю стажировки. На месяц – январь 1989-го – я стану полноценным репортером. Дальше моя работа пройдет формальную оценку. И тогда, намекнул один из редакторов, я, возможно, стану тем самым исключением из правил. Единственным копировщиком, пробившимся через их поддельную обучающую программу. Я был на седьмом небе от радости. А потом мне стало плохо.