– Нет, давай ты. – Майра передала Сайсли кувшин и чашки. Ее охватила ленивая истома, она бездумно смотрела, как Сайсли разливает лимонад. Листья дерева, солнечный свет, пробивающий листву длинными лучами, – все на какое-то время потеряло четкость очертаний, превратившись в размытое зеленовато-золотое пятно. Но тут быстрое движение привлекло ее внимание.

Элисон у всех на виду грубо толкнула Миллисент, и та упала на землю. На мгновение воцарилось молчание – такой короткий интервал бывает между вспышкой молнии и ударом грома, – а потом Миллисент разрыдалась, не вставая с травы.

Сайсли поставила кувшин и чашку на землю рядом с шезлонгом, встала, подняла Миллисент и посадила себе на колени.

– Ты совершила ошибку, Элисон.

Майра отметила про себя удивительно холодный тон Сайсли.

– Ты знаешь, в нашем доме людей не бьют.

Элисон, осторожная, хитрая лисичка, настаивала на своей правоте, глаза ее бегали от Майры к матери и обратно:

– Она хотела сесть на мое место.

– И все же в нашем доме людей не бьют. – Сайсли погладила Миллисент по голове. Когда девочка успокоилась, она посадила ее в плетеное креслице и налила ей лимонада.

Элисон, не говоря ни слова, смотрела на Майру, дожидаясь своей очереди, а получив из рук Сайсли чашку, вернулась на свое место. От пристального взгляда девочки Майре стало не по себе. Она чувствовала, что та чего-то от нее ждет – какого-то знака, какого-то обещания.

Молчание затягивалось, нарушаемое лишь отдельными звуками, издаваемыми четырьмя людьми, пьющими лимонад, – громкими и естественными у детей и более сдержанными у взрослых. За исключением этих редких звуков, все было окутано молчанием, словно морем, удерживаемым твердыми краями полудня. Майра подумала, что все они в любой момент могут застыть, навек замолчать, став двухмерными фигурами – восковыми лицами на выцветшей фотографии.

– У Хайрема уже есть пациенты? – с усилием нарушила она молчание.

– В августе Хайрем работает в благотворительном фонде больницы. – Сайсли высоко подняла чашку и допила лимонад. – Денег он, естественно, не получает, но зато четыре раза принял роды.

– Четверо родов! – Перед мысленным взором Майры возникла череда младенцев в розовых и синих люльках – триста шестьдесят пять малышей в трехстах шестидесяти пяти люльках, все на одно лицо, выстроившиеся в уменьшающей перспективе в призрачном пространстве между двумя зеркалами. – Почти по одному в день!

– Это средний показатель для этого города. У Хайрема пока нет собственной клиентуры, он принимает всех. Но вчера к нему пришла женщина – можно сказать, из ниоткуда. Она попросила сегодня ее принять. Не знаю, как она узнала о Хайреме – может, прочла объявление в газете.