– А какой Хайрем использует наркоз? – неожиданно спросила Майра.

– Ну, как тебе сказать… – Искренность Сайсли требовала откровенного ответа, но Майра видела, что она пыталась от него уйти. Такая уклончивость свойственна многим матерям, когда вопросы о родах им задает бездетная женщина.

– Я только имела в виду, – быстро проговорила Майра, – что существует несколько методов. Некоторые матери рассказывали мне про эпидуральную анестезию. Она ослабляет боль, но дает возможность видеть рождение ребенка, ведь так?

– Эпидуральная анестезия, – тон Сайсли стал несколько пренебрежительным. – Именно ее доктор Рихтер применяет во всех случаях. Поэтому он так популярен.

Майра рассмеялась; в глазах Сайсли за блестящими стеклами очков читалось недоумение.

– Мне показалось смешным, что применение местной анестезии может повысить популярность, – объяснила она.

Но Сайсли, похоже, не оценила шутку.

– Возможно, – тут Майра понизила голос, покосившись на Элисон, высасывавшую из чашки остатки лимонада, – меня это интересует, потому что когда-то, много лет назад, я присутствовала при рождении ребенка.

Сайсли удивленно подняла брови.

– Как это тебе удалось? Рожала твоя родственница? Ведь посторонних не пускают…

– Нет, не родственница. – Майра бросила на подругу лукавый взгляд. – Это случилось… в зеленой юности. В колледже я встречалась со студентом-медиком, посещала лекции по анемии, ходила с ним в анатомичку, смотрела, как вскрывают трупы. Казалась себе кем-то вроде Флоренс Найтингейл[46].

Элисон поднялась с кресла и направилась к песочнице прямо за спиной Майры. Миллисент стояла на коленках у бассейна, водя по воде упавшим буковым листом.

– Вот так я и попала в больницу на бесплатные роды. Конечно, в белом халате и маске. Вроде бы это произошло в то время, когда я познакомилась с тобой – ты была на старшем курсе, а я на втором. – Майре казалось, что ее голос доносится издалека и звучит неестественно, как на старой пластинке. Неожиданно ей ясно вспомнились слепые эмбрионы грибного цвета в банках с консервационной жидкостью и четыре обнаженных трупа, почерневших, как сгоревшая индейка, на анатомических столах. Она вздрогнула, в жаркий день ее пронзил холод. – Женщине ввели какой-то препарат, изобретенный мужчиной, – как, полагаю, и все остальные лекарства. Он не убрал боль, но заставил потом о ней забыть.

– Таких препаратов много, – сказала Сайсли. – Ты забываешь о боли, находясь как бы в дреме.

Майра не понимала, как Сайсли может так спокойно говорить о том, что боль забывается. Пусть стертая с поверхности сознания, боль все равно где-то остается – пустым, без окон и дверей, коридором. А потом, обманутые временной амнезией, женщины в своей невинной простоте снова зачинают детей – одного за другим! Это варварство! Обман, придуманный мужчинами для продолжения человеческого рода, достаточная причина, чтобы женщины навсегда отказались вынашивать детей.