Вместе с тем Сытин был против «двух правд»: «Истина может быть единством противоречий, присущих той или иной системе, но взаимоисключающих истин… быть не может»[1044]. Конкретно это было сказано в адрес тех, кто выступал с поношением Французской революции и ее якобинских деятелей, а также, как подметил Сытин, косвенно и Просвещения. Однако он придавал и эпистемологическое значение своему тезису: «Плюрализм мнений нужен науке как воздух». Но это «не коллекционирование мнений, а их соревнование на пути к истине». «Хотя бы относительной»[1045], – смягчал свою позицию Сытин.
В отличие от него Адо, выступления которого на этом форуме тоже были самокритичными, трактовал плюрализм именно как сосуществование различных мнений: «Время и наша собственная научная и общественная эволюция и работа постепенно приведут нас к обдуманным и взвешенным решениям, которые вряд ли будут у всех одними и теми же… Вовсе не обязательно, чтобы существовала в нашей историографии совершенно единая концепция Французской революции… Возможно, что кристаллизуются разные концепции, которые будут существовать, соревнуясь»[1046].
В общем-то оба ведущих советских историка говорили об одном, но акцент был различным. Сытин надеялся на торжество единого мнения и ревизионизм в виде «деякобинизации» не принимал. Адо допускал «кристаллизацию» различий, хотя, возможно, из-за присущей ему осторожности, не расшифровал детали, касающиеся отношения к «ревизионизму» Франсуа Фюре и его единомышленников во французской историографии.
Вместе с тем Сытин сам в это время проявлял себя «ревизионистом», но, разумеется, совершенно на иной манер. Размышляя об эволюции советской историографии, он склонялся к «возвращению к корням», к работам первого поколения советских историков Французской революции. К такому пересмотру его подвигла выявившаяся в ходе Перестройки возможность освободиться от навязанных в 30-х годах историкам революции сталинских идеологических установок: «Сейчас пришла пора посмотреть на ВФР с точки зрения выявления штампов и примитивов, которые оказались внесены в изучение этого сюжета в 30-х гг. и позже. В этом плане очень нужны работы наших историков 20-х годов»[1047].
Подобно мне, Сытин критически воспринял идею переиздания к 200-летию Французской революции компендиума 1941 г., изобиловавшего подобными «штампами и примитивами». Между тем в Секторе новой истории стран Западной Европы ИВИ идея была вначале поддержана и даже, с оговорками, Адо[1048]. Спустя несколько лет Анатолий Васильевич откровенно назовет издание 1941 г. примером «упрощенного, прямолинейного применения» классового подхода, характерного для «нашего исторического мышления того времени»[1049].