В советской историографии существовала тенденция «подтягивать» мыслителей и ученых к марксизму, когда хотелось дать им «права гражданства» при господствовавшем каноне. Идеологические времена поменялись, и в новейшей историографии принято акцентировать отход выдающихся советских историков от марксизма: впечатляет, например, термин «несоветская медиевистика», или в смикшированном варианте «неофициальная советская медиевистика»[1136]. Выясняется задним числом, что существовала такая в недрах профессионального сообщества в СССР.

Стоит ли бояться определения «марксист»? Ведь не считал его уничижительным Кареев, отмечая значение марксизма для изучения Французской революции. И французские историки полемизировали с марксистом Поршневым, а позднее и с самим Адо об аграрных итогах Революции на равных.

Недостатки были. В марксистско-ленинской парадигме контрреволюционные выступления крестьянства списывались, как и в республиканском мировосприятии со времен Конвента, на «фанатизм» и влияние духовенства. Новеллой классового подхода в советском марксизме сделался «кулак» как извечный враг революционной власти от Вандеи до «военного коммунизма».

При всем том в марксистско-ленинской парадигме заключался и позитивный ресурс – возможность осмыслить крестьянские выступления в политическом аспекте, продвинувшись дальше идеологемы «бунта бессмысленного и беспощадного». Привившаяся в либеральной историографии, последняя вдохновляла и консервативных историков (вклад Ипполита Тэна здесь особенно значителен). Отразилась она и в работах французских историков социалистического направления, особенно тех, кто находился под влиянием II Интернационала (Жорес – Лефевр и его ученики). Разрыв с этой мощной и многообразной традицией в трактовке крестьянских выступлений революционной поры и совершил Адо уже в первом издании своего труда (1971).

В рамках привычного для советской историографии подхода «снизу», освещения революции под углом зрения положения и участия в ней народных масс, аналога крестьяноведческим исследованиям Адо не было. Его монография явилась первым в советской историографии революции портретом коллективного субъекта, коллективной личности, выступающей в роли революционного субъекта.

Адо представил портрет коллективного деятеля, изобразив крестьянство Франции в кульминационный момент его истории. При этом он опирался в полной мере на теорию классовой борьбы и был даже, подобно Поршневу, активным приверженцем этой теории, о чем свидетельствует его принципиальная критика буржуазной и ревизионистской историографии в 60–70-х годах.