О том, что Адо на высшей точке взлета своего творчества оставался в русле советского марксизма, свидетельствует, на мой взгляд, участие в идеологической борьбе с «ревизионистами» и, особенно многозначительно, его критика эволюции Ричарда Кобба.

Профессор ведущего советского университета принял активное участие в развернувшейся в СССР в 70-х годах идеологической кампании против антикоммунизма и антимарксизма, выбрав свои мишени. То были Коббен, Фюре, Ле Руа Ладюри и менее видные историки соответствующего направления[1148]. Не следует считать это участие вынужденным в силу известного принципа партийности советской науки.

У выдающегося советского историка, сформировавшегося в марксистской школе и создавшего свой капитальный труд о крестьянских движениях на основе классово-формационного подхода, безусловно преданного революционной традиции, были и личные мотивы для вмешательства в идеологическую борьбу с «ревизионистами». «Отторжение»[1149] – удачное слово, которым ученик Адо определил его отношение к критике последними основоположений «классической», марксистской, советской, наконец, историографии.

Притом советский историк стремился и умел быть добросовестным историографом. «Как правило, Адо не просто критиковал западных историков, с которыми не был согласен: он одновременно и представлял их читателю – подробно и взвешенно», – пишет Бовыкин. Соглашаясь с замечанием Т.С. Кондратьевой «он умел ценить своих противников», автор работы о взглядах и личности Адо уточняет: «Оппоненты… априорно вызывали у него уважение; единственным известным мне исключением был, пожалуй, только Р. Кобб»[1150].

Почему?

Далин все же находил в позиции Кобба какие-то «оправдательные» нюансы. Без сомнения, английский ученый как непревзойденный знаток департаментских архивов Франции вызывал у него определенную симпатию в противоположность Ревуненкову, которого он аттестовал как «не специалиста по истории Французской революции»[1151]. Между тем для последнего, решительно не соглашаясь с его утверждениями об антинародном характере якобинской диктатуры, Адо искал и находил взвешенные оценки, причем далеко не всем специалистам они представлялись убедительными.

В том-то и дело, Адо не желал серьезно полемизировать с Коббом – даже на таком критическом уровне, как разбирался с «буржуазными реинтерпретациями» Коббена и др. На памятном заседании, где Далин выступил со своим критическим докладом, перепечатанным в том же году «Французским ежегодником» (а затем в очерках «Историки Франции»), я просил Адо поддержать меня, доказывая, что принципиальных изменений в подходе Кобба не произошло. «Нет, что-то изменилось», – задумчиво повторял А.В.