Я столько раз молилась, чтобы муж отослал меня обратно к родителям, но теперь это означало бы разлуку с сыном. А еще Джамиля рассказала однажды о молодой женщине, которую муж под каким-то предлогом вернул отцу, но семья отказалась принять ее обратно. Женщина исчезла, и никто не знает, что с ней случилось.

После нашего возвращения из Кабула прошел месяц. Однажды я сидела у себя в комнате и штопала платье — то самое синее домашнее платье, в котором Бадрия запретила мне ходить на заседания парламента. Позже, увидев, как одеваются женщины-парламентарии, я поняла почему. Но поскольку вероятность, что у меня появится материал на новое платье, была близка к нулю, я в очередной раз взялась чинить старое.

— Ма-фа, — позвал меня Джахангир, я вскинула глаза и увидела, что позади сына почти такой же неуверенной походкой, как у него, ковыляет тетя Шаима.

Я удивилась: обычно тетя не заходила в эту часть дома, предпочитая дожидаться меня во дворе.

— Тетя Шаима! Тетя Шаима! — Я бросилась к ней, обняла ее и крепко-крепко прижала к себе. — Ты пришла! Наконец! Я так волновалась!

Тетя оперлась рукой о косяк и слегка наклонилась вперед, чтобы выровнять дыхание. Я слышала, как воздух со свистом вырывается из ее легких.

— Будь проклят Абдул Халик, построивший свой особняк так далеко от деревни, — между вдохами и выдохами успела произнести тетя Шаима.

Я быстро глянула поверх ее плеча — нет ли кого в коридоре, кто мог бы услышать, как тетя проклинает моего мужа.

— Прости, тетя Шаима, мне очень жаль, что ты вынуждена проделывать такой путь, чтобы повидать меня. Если бы только я сама могла навещать тебя…

— Э-э-э, не говори глупостей. Я буду ходить, пока меня ноги носят. А теперь давай садись и рассказывай о поездке в Кабул. И с какой стати вы вернулись так быстро?

Я рассказала тете обо всем, что мне удалось увидеть в Кабуле: и об отеле, и о парламенте, и об Учебном центре. И конечно же, о Замаруд, а также о взрыве, ставшем причиной нашего поспешного отъезда из столицы.

— Да-да, я слышала об этом по радио. Подонки!

— Кто это сделал? Что говорят?

— Разве это имеет значение? Кто подложил бомбу, неизвестно. Но мы все понимаем, почему ее подложили. Еще бы, женщина — и вдруг говорит им прямо в лицо всю правду о них. Кто же захочет такое слушать?

— Она жива?

— Сказали, что бомба взорвалась возле ее машины, убит один из телохранителей. Но сама Замаруд не пострадала.

— Она собирается дальше выступать в парламенте? — спросила я.

— Да, больше всего на свете она хочет продолжить работу.

Я не сомневалась. Замаруд не из тех, кого легко запугать. Хотела бы я быть такой же смелой. Смелой и решительной.