Я завяз в рутине и, сознавая, что это рутина, находил в ней своего рода убежище. В моих любимых военных и научно-фантастических фильмах всегда действовал ходульный герой (условно говоря, отважный капрал), получивший ранение в живот или в позвоночник. Не хочу быть вам обузой, говорит он своим, бросьте меня, а сам, обложившись взрывчаткой и сжимая в руках гранату, подпускает врага поближе, чтобы в решающий миг сорвать чеку и нанести смертельный удар. Меня всегда восхищал этот персонаж и его благородный мазохизм. Точно не знаю, в ком именно виделся мне враг, но я был вполне доволен, что остался сидеть и ждать (хотя никому не был обузой), пока другие спасались бегством.

Мама и Джонатан переехали в Эксетер, поближе к его родителям, и устроились там администраторами. «В бутик-отели, прости господи», – говорила мама. Я по ней тосковал, и отец, думаю, тоже, но теперь отъезд уже не расценивался как забвение долга; вообще говоря, наш городок ей никогда не нравился. Билли, блестяще сдав выпускные за курс средней школы и вступительные экзамены повышенного уровня, поступила на химический факультет Абердинского университета, «лишь бы подальше от Эксетера».

По ней я особенно скучал. Ее выдернули из семьи в ту пору, когда мы еще не успели толком сдружиться, и я не стал докучать ей рассказами о наших с отцом худших временах. По всей видимости, ей тоже приходилось несладко в чужом доме, но мы, оставаясь братом и сестрой, так и не стали родными. Дороги наши разошлись слишком рано, и каждое принятое моей сестрой решение только отдаляло ее от меня. Не исключаю, впрочем, что когда-нибудь наши пути сойдутся вновь.

Я набил руку в игре на бильярде и в дартс, раскусил хитрости игровых автоматов. Стал завсегдатаем «Удильщика», перезнакомился со всеми буфетчицами, которые некогда отказывались меня обслуживать, и даже удостоился личного табурета в дальнем конце барной стойки. Здесь я иногда снимал девушек, с которыми неплохо проводил время на заднем сиденье автомобиля, а с наступлением весны – и на ближайшем кладбище. Видимо, роман, закрутившийся на могильной плите, не имеет радужных перспектив, потому как вскоре одна или другая сторона переставала отвечать на звонки. Как-то раз мне на голову вылили пиво, прямо как в кино, и я подумал: «Ну и ну, неужели ты докатился до того, что позволяешь выливать себе на голову пиво? Что сказала бы на это Фран?»

В сочельник две тысячи второго года, заняв свое место у стойки бара, я стал втайне проклинать всяких случайных людишек, которые в рождественские дни устремляются в пабы. Прямо как «захожане», которые посещают храм раз в году, на всенощное бдение. Это же несерьезно. Вклинившаяся справа от меня женщина растопырила локти на стойке и теперь исподволь продвигала их вперед, громогласно окликая барменшу: «Мисс? Можно вас?»