Казармы охранников оказались роскошнее, чем она ожидала. Помимо бараков на этой территории располагались небольшой магазин, конференц-зал и даже кинотеатр. Это был, можно сказать, уютный маленький городок среди разрухи и зла, городок, который построили сами для себя те, кто творил это зло. Вокруг слонялись несколько надзирателей, как мужчин, так и женщин, но никто даже не взглянул на неё. Лотта предположила, что они к этому привыкли; охранники довольно часто брали с собой заключённых, и до нее доходили слухи об их романах с надзирательницами. Здесь, в этом анклаве, жизнь обладала определёнными нормами, о существовании которых она забыла.

Охранник провёл её в барак, в отдельную комнату. Лотта увидела кровать, стул, умывальник, несколько крючков для одежды. Он закрыл за собой дверь, его пальто коснулось руки Лотты.

– Сперва помойся, – велел он, чуть скривив губы. Лотта поняла, что от неё смердит. Кровать скрипнула, когда охранник на неё уселся, и Лотту пронзило осознание, что он будет наблюдать за процессом. Она осторожно подошла к умывальнику, на котором стоял кувшин с водой, лежали кусок мыла и грубое полотенце.

– Мне… – начала она, потому что брать мыло охранника для заключённого могло считаться дерзостью, за которую ожидала смерть.

– Да, – нетерпеливо пробормотал он, указав на мыло.

На миг, всего только на миг, Лотта подумала, что не может вот так пожертвовать гордостью и честью, но тут же осознала бессмысленность сопротивления. Если она его разозлит, он может причинить вред Биргит. И потом, она ведь уже согласилась, значит, между ними была заключена сделка, и она должна выполнять её условия. Она не станет бороться, она будет послушна даже в этом.

Внезапно её пронзило воспоминание – в луче света перед ней появилось доброе лицо настоятельницы, говорившей: религиозная жизнь – это жизнь, полная мучительных жертв, абсолютного повиновения, добровольного унижения.

Лотте казалось, что она поняла эти слова много лет назад, когда дала обеты, позволила остричь себе волосы, надела рясу. Но теперь они поразили её с новой силой. Вот какой оказалась её жертва, её повиновение, её унижение ради другого человека. Ради жизни другого человека. Неужели она могла оставаться монахиней, даже поступая как шлюха? Как ни поразительно – да. Она плеснула немного воды на кусочек мыла, принялась оттирать лицо и руки.

– Платье, – скомандовал охранник, и на этот раз она не медлила. Она стянула грязную робу и вымыла всё тело, провела полотенцем по рукам, животу, между ног.