– Вы скучаете по той работе? – спросила она, и он сдавленно рассмеялся, вновь накрыл глаза рукой, словно не мог вынести её вида.

– Да, – тихо ответил он, – очень скучаю. – Он отвернулся от неё, ссутулился. – Можешь идти.

Лотта какое-то время смотрела на него, чувствуя странное, но сильное желание утешить его – его, человека, причинившего ей боль, способного на зло, которое она испытала на собственном опыте, и зло, о котором она даже не подозревала, – ибо только небесам было известно, что он ещё совершил – и всё же человека. Человека, которого можно было простить.

– Бог вас любит, – вдруг выпалила она и тут же задала себе вопрос, не сошла ли она с ума, если говорит такие слова в такой момент.

Оскар долго молчал, а потом устало рассмеялся.

– Нет. Он не может меня любить. – Он указал на дверь, по-прежнему стоя к Лотте спиной, и уже твёрже добавил: – Уходи.

Глава двадцать девятая

Глава двадцать девятая

Иоганна

Маутхаузен, Гранитверке, январь 1945

Вот уже около года Иоганна передавала Ингрид зашифрованные сообщения, непонятные ей, но, очевидно, очень важные. Каждый месяц она с этой целью исправно приезжала домой – чаще, увы, не получалось. Работы стало больше, автобусов – меньше.

Несколько месяцев назад Ингрид велела ей больше не приходить в кофейню, потому что это стало слишком подозрительным, и велела переписывать код и оставлять сложенный листок под решёткой скамейки в Мирабельгартене, всегда в три часа дня в субботу.

Иоганна старалась не думать о том, почему это стало очевидным, хотя причина, в свою очередь, тоже была очевидной. За ними следили – или, по крайней мере, Ингрид подозревала, что за ними следят. Каждый раз, когда незнакомец бросал папку на её стол, Иоганна задавалась вопросом, что, если это её последнее задание. Если всё выяснится, думала она, их обоих расстреляют. Дни сливались в месяцы, и уверенность в таком исходе событий всё крепла. Наверняка это был лишь вопрос времени.

Однако пока она продолжала печатать, стенографировать и передавать коммунистам информацию так регулярно, как только могла. Ей очень хотелось снова отправиться в лагерь, чтобы увидеться с Францем. Однако она знала, что больше не может так рисковать, а еще чувствовала в глубине души, как бы сильно ни стыдилась этого чувства, что не хочет видеть его в таком же или ещё худшем состоянии, и для него самого это тоже будет тяжело. Осознание этого наполняло её сердце тоской и вместе с тем решительностью. Как-нибудь они всё это переживут. Как-нибудь…