– О Франце и Вернере, конечно, тоже. – Иоганна проглотила горький напиток. – Наверное, не стоит больше и надеяться.

– Чепуха, Иоганна, – неожиданно твёрдо возразила мать. – Надежда – всё, что у нас теперь осталось. Надежда и вера.

Иоганна покачала головой. Усталое отчаяние окутывало её, как туман, и не было сил бороться.

– Неужели ты правда веришь, мама? После всего этого?

– Конечно. – Лицо матери, постаревшее и измождённое, было изрезано морщинами, волосы совершенно поседели, но в её глазах светилась сила. – Больше ничего не остаётся. Несомненно, проклятая война нам это доказала.

– А если никто не вернётся живым?

– Значит, так тому и быть. – Хедвиг расправила плечи. – Это, на мой взгляд, ничего не меняет.

– Но… – Иоганна осеклась и не стала заканчивать фразу. Может быть, мать была права. Может быть, им нужна была вера, чтобы жить дальше. Но Франц, господи, Франц, и Лотта, и Биргит, и даже Вернер…

Что с ними стало?

Следующие несколько недель Иоганна искала ответы. Город лежал в руинах, в нём царил хаос, но понемногу кропотливо восстанавливался порядок. Были созданы конторы, которые помогали с жильём, занимались поиском пропавших людей. Но к какому бы усталому бюрократу Иоганна ни обратилась, американцу или немцу, ни у кого не было никакой информации о тех, кого она любила. Она читала списки погибших, пропавших без вести, попавших в тюрьму, но дорогих ей имён ни в одном из списков не было. Где они?

К началу июня она почти совсем отчаялась. Отец по-прежнему неподвижно лежал в постели, а мать продолжала чистить картошку и готовить из тех скудных продуктов, какие могла достать, как будто жизнь могла идти своим чередом, но хозяйство было важнее всего. Вместе они привели в порядок магазин, заколотили витрины, потому что стёкол не было. И молча надеялись.

Хотя Иоганна с твёрдой решимостью твердила себе, что Франц, Биргит, Лотта и Вернер, скорее всего, погибли, ей всё ещё нужны были ответы. Доказательства. Возможно, тогда она могла наконец расстаться с призрачными надеждами.

И вот в начале июня раздался стук в дверь. Иоганна спустилась вниз, думая, что это, должно быть, очередной нищий – их стало теперь так много, и открыла дверь женщине, которую не сразу узнала.

– Биргит!

Её костлявое лицо расплылось в улыбке.

– Да, это я.

Она пошатнулась на ногах, когда Иоганна сжала её в объятиях. Она была закутана в грязные лохмотья, обута в мужские ботинки, у одного из которых оторвалась подошва. Она была растрёпана, волосы свисали спутанными клочьями. Иоганна нежно обнимала её, не сводя взгляда с её лица.