– Прости, – выпаливаю я, и его брови сходятся на переносице.

– Я знаю, ты написала мне…

– Нет, Уэйд. Мне действительно жаль. – Я всхлипываю, и теперь он выглядит совершенно испуганным. – Эдди нуждается в тебе так же сильно, как и во мне. На этой неделе ты сделал с ним то, чего не смогла я, и это может только расширить его мир. Прости меня.

– Элли, и ты прости меня, – шепчет Уэйд, и я вижу, как румянец расплывается по его лицу. – Были вещи, которых я совсем не понимал. Теперь я немного лучше в них разбираюсь.

– Я разгадала большую тайну Бабчи, – сообщаю я сквозь слезы. А потом, уже начав безудержно реветь, пытаюсь ввести его в курс дела.

– Элис, – говорит он, когда я наконец перестаю навзрыд причитать. – Я чертовски горжусь тобой!

Всего на секунду весь хаос внутри меня замирает, и мой разум совершенно успокаивается. У меня есть великая любовь, такая же, как великая любовь Бабчи, и этот человек рядом. Наши отношения не безоблачны и непросты, потому что наша жизнь не безоблачна и непроста – и изо дня в день все труднее сохранять в себе эту любовь, потому что нам приходится справляться со многими вещами. Но прямо сейчас – всего на мгновение – такие понятия, как статика управления детьми, его карьера и динамика нашей семейной жизни, полностью рассеялись, и моя любовь к Уэйду растет. И пока это все, о чем я могу думать.

Прямо сейчас я точно знаю одно: если бы расставание между нами было бессрочным, я бы сосредоточилась на возвращении всеми способами, пока не воссоединилась бы с ним.

И неважно, как выглядело бы это воссоединение.

«Бабча огонь Томаш».

«Бабча огонь Томаш».

Я закрываю глаза, потому что наконец-то понимаю.

– Уэйд!

– Да, милая, – шепчет он.

– Бабча огонь Томаш! Наконец-то я поняла! «Огонь» олицетворяет не страсть, он даже не олицетворяет любовь. Это огонь в буквальном смысле. Бабча хочет, чтобы я отвезла ее прах домой. Она хочет, чтобы я похоронила ее рядом с Томашем.

Взгляд Уэйда смягчается.

– Хорошо, любовь моя… мы сделаем это, обязательно.

* * *

Я невероятно рада, что скоро увижу свою семью, и весь обратный полет я представляю, как они ждут меня у выхода в зал прилета. Я представляю, как бегу к ним и обнимаю детей, и все улыбаются и счастливы видеть меня дома. Я знаю, что обманываю себя, потому что с инвалидностью Эдди зал прилета – сложное место для ориентации. Бесконечные звуки, запахи и бурлящая толпа создают идеальный шторм сенсорной перегрузки, который в сочетании с эмоциональным воздействием моего возвращения почти гарантированно приведет к срыву.

Когда самолет приземляется, я включаю свой телефон, и реальность поражает, превосходя мои ожидания.