Наши самые удачные сочинения принадлежат истории, стали ее достоянием,- и нередко совсем не художники в нашей среде оказываются творцами шедевров. Я восхищаюсь ими и в то же самое время отвергаю умирающее искусство во имя умирающей аудитории. Наш лозунг—это «новая аудитория», та самая, к которой стремился пробиться Уитмен. Не аудитория, что существует, но та, которую мы помогаем формировать, поскольку пишем для нее. И дело не в том, что мы крупные теоретики: просто у нас нет иного пути.

ч* * #

Идеальный художник сегодня—это тот, кто непрестанно умерщвляет себя, вчерашнего. Конечно, его, идеального, еще нет. Но надо пробовать стать таковым. В этом—секрет того, как выжить сегодня.

* * *

В последнем музее нашего Ледяного Века мы не услышим поющей обезьяны. Тем не менее мы должны петь, отправляясь туда. В противном случае откормленные попугаи оглушат нас, прежде чем мы успеем туда войти.

* # #

Просодия. Надо, чтобы акцент был сделан на характере словесного контакта между меняющимся поэтом и меняющейся аудиторией. Это срабатывает даже в такой искаженной форме коммуникации, которая выражает себя в самоубийстве. Ведь убийство себя—это последняя попытка высказать что-то другому, заявить о себе подобным шоковым образом, заставить звучать слова, которые вы не могли сказать. Говоря о самоубийстве, я имею в виду не только то, чего мы всего менее желаем нашим друзьям. Бывают смерти другого рода. Есть поэты, которые всю жизнь воспроизводят свои юношеские эксперименты и в конце концов в семидесятилетием возрасте продолжают предаваться детским забавам, как это случилось с Каммингсом. Принято вспоминать, что высшие творческие достижения Рембо относятся к девятнадцатилетнему возрасту, когда он оставил писание стихов.

Мой поход против ностальгии начинается с языка. Надо использовать язык для выражения современных эмоций, ввести чистое, новое, научное слово в ткань поэтического произведения так тонко, чтобы читатель почувствовал живой пульс современно-го мира. Это и есть испытание для языка — передать подлинный дух эпохи современной электроники, а не воздушных змеев времен Бена Франклина.

* * *

Наш разговор сам по себе старомоден, как если бы это была фаза эксперимента. Стихи о смерти (в том числе мои собственные) воспринимаются мной как пережитки эпохи танцев под дождем и знахарей, которые постигали тайны, наблюдая за тем, как листья слетают с деревьев.

Нам нужна современная форма, способная выразить современные чувства, ибо лишь немногие из нас, в Соединенных Штатах, испытали их в полной мере. Большинству из нас довелось пройти через полосы отчуждения, безверия, безответственности, саморазрушения, но будущее связано с движением сопротивления.