И тут увидел кур.

Превращение произошло мгновенно. Усталого, истомленного дорогой мученика больше не было. Передо мной стоял настоящий Казанова. Подняв голову и распушив остатки хвоста, он расправил крылья, басовито заклохтал и танцующей походкой направился к курам.

Но тут на его пути встала преграда в виде Большого Белого. Тот с первого взгляда распознал в Петьке конкурента и мигом забыл про кормушку и своих жен. Чтобы он, султан и господин, позволял хозяйничать в своем гареме какому-то карлику, которого от земли не видать?!

Басистое хриплое клохтанье вырвалось из груди Большого Белого, когда он, растопырив крылья, встал в боевую стойку.

Петька не удивился. И не испугался. Он сделал то же самое и, не дожидаясь от противника обязательного ритуала вызова на поединок, атаковал его сам.

Петухи сшиблись на долю секунды. Большой Белый имел преимущество в росте и легко мог бы забить маленького противника ногами, но Петька ловко прошмыгнул у него под брюхом и оказался за его хвостом, не забыв клюнуть между делом.

Большой Белый развернулся навстречу противнику с максимальным проворством, на которое был способен, но Петька поступил на удивление коварно. Он не стал дожидаться, пока его враг встанет в позу, и ринулся в атаку. Белый затанцевал на месте, наугад лупя ногами по земле, но попасть по юркому Петьке было практически невозможно. Он метался вокруг, не подбираясь близко и просто изматывая соперника, справиться с которым иначе не мог.

Наконец Белый выдохся, признав свое поражение, и несколько запыхавшийся Петька спокойно проследовал в курятник.

Два пестрых петуха скоро тоже признали его главенство, и бесхвостый малыш стал повелителем курятника.

Проживание в Доме пионеров не прошло для него бесследно. Привыкший к обществу Петька спокойно относился к тому, что его ежедневно брали на руки. Он сидел на запястье взявшего его человека уверенно, как ловчий сокол, цепляясь короткими толстыми пальцами за рукав, и с готовностью клевал с ладони хлебные крошки и дождевых червей. Маленьких он проглатывал сразу и целиком, а с большими спархивал на пол и принимался отчаянно кудахтать с занятым клювом, сзывая кур. Те налетали всем скопом, и дело кончалось тем, что одна из них, вырвав червя из клюва Петьки, принималась носиться по двору, спасаясь от преследования остальных. Червь болтался у нее в клюве и переходил от одной к другой курице до тех пор, пока его не разрывали на части и не съедали.

С появлением Петьки наша наседка вспомнила о своих прямых обязанностях.

Когда-то эту курицу принесли из деревни. В отличие от инкубаторных леггорнов и своих породистых товарок, она не просто несла яйца, но и пыталась их высиживать. На протяжении всего лета она то и дело уединялась в корзине в углу и сидела там часами с упорством, достойным лучшего применения, согревая своим телом три-четыре яйца. Периодически их у нее забирали, преодолевая сопротивление, но курица с мрачной решимостью несла новые и новые, уверенная, что однажды станет-таки матерью. В первый раз, когда мне надоело ее упрямство, я в конце концов решила оставить ей три яичка в награду за ее двухмесячное сидение, и она высидела-таки цыплят. Но тогда на дворе уже стоял конец сентября, и малыши погибли. После этого курица заметно заскучала, но появление на следующий год Петьки вдохнуло в нее новую жизнь.