А что я могла? Едва руки мои коснулись маленького упитанного тельца, как все стало ясно. Щенок уже не дышал.

Однако еще происходят в жизни чудеса. Сколько бывало таких случаев, когда малышей удавалось спасти от смерти, согрев! Много ли им надо, маленьким? Я принялась растирать короткие лапки и холодный животик крошечной сучки. Показалось мне или нет, но вдруг задняя лапка ее дрогнула, и она сделала попытку вздохнуть!

Пасть ее, сморщенная, как у бульдожки, была забита землей: ведь появилась она на свет в норе, где отродясь не было подстилки. Силой разжав крошечные челюсти, я начала выковыривать землю и почувствовала, как шевелится язычок. Щеночка была жива. Машка смотрела на мои действия внимательно, но без волнения. Догадавшись о том, что я хочу сделать, она ткнулась носом мне в руки.

— Ну, Машка, ну, давай! — Я подсунула щенка ей под нос. — Давай спасай дочку!

Ее язык, теплый, материнский, лучше моих рук сможет вернуть жизнь крошечному тельцу, разгонит по жилам кровь, заставит дышать. Но собака словно не понимала, чего от нее хотят. В глазах ее стоял немой вопрос: «Зачем?»

Пока отогревала щенка, я сама замерзла и поспешила укрыться вместе с ним и следовавшей по пятам Машкой в теплице. Раньше оттуда усиленно гоняли всех собак, особенно Джульку и неразлучного с ним Рыжего, оберегая рассаду и зимний сад. Но сейчас строгий запрет не имел значения. Я устроилась на трубе отопления, положила щенка на колени и снова принялась массировать.

Здесь у меня самой не сводило пальцы, и дело быстрее пошло на лад. Вскоре малышка начала проявлять несомненные признаки жизни, и Машка оживилась. Усевшись рядом со мной, она обеспокоенно принюхивалась и пробовала лизать мне руки, но делала это как-то неуверенно, словно сомневалась в успехе.

— Машка, ну что же ты? Ты поможешь ей лучше, чем я!

Щенок уже шевелил лапами, и я поняла, что все, что могла, уже сделала. Оставалось одно: подтащив к батарее ящик из-под рассады, я застелила его найденной тут же мешковиной и уложила щенка и Машку. Собака не сопротивлялась, но относилась ко всему с удивлявшим меня равнодушием. «Чему быть, того не миновать, и спорить тут нечего. Судьба такая», — говорили ее глаза.

И она оказалась права. Несмотря на мои усилия, щенок на следующий день умер. Мать его догадывалась о том, что он не жилец на свете, и сама не спешила тратить на него силы — они ей были нужны для воспитания новых щенков.

Уже через несколько дней Машка снова загуляла, а в разгар лета ощенилась опять.

Отцом ее двоих дочек снова был Рыжий. Статью обе пошли в Машку — толстые таксочки с задорно торчащими кверху хвостиками и острыми ушками, обещавшими вскоре встать торчком, как и у матери. Одна из них унаследовала и ее окрас, черный с рыжими подпалинами, и светлые брови. А другая была темно-рыжей с почти черной пастью — в отца.