— А как же вы с ним? — послышались робкие детские голоса. — Не боитесь?
— Нет, — как можно небрежнее ответила я и даже протянула руку. Тут же последовал молниеносный выпад. — Привыкла. Хотя клыки эти у них, как у змей, иногда отрастают вновь…
Дети не усомнились ни в едином моем слове, хотя должны были бы знать, что ядовитых птиц вообще не бывает. Но мне достигнутый эффект столь понравился, что я потом снова пустила ту же шутку — и снова с тем же результатом. Мне верили до тех пор, пока я сама не рассказывала правды. Но эти разоблачающие сообщения встречали иногда с такими лицами, что я начинала жалеть о том, что испортила счастливым концом страшную сказку о ядовитых птицах.
…Оставшись в одиночестве, Нюта заскучала. Если раньше она все же была в обществе, пусть и не понимавшем ее, то теперь в сарае и вовсе царила могильная тишина. Так дальше продолжаться не могло.
И вот однажды у нее появилась компания.
Селезня — того самого, о ядовитых клыках которого ходили едва ли не легенды, — принесли в мое отсутствие. Молодой и крепкий, он сразу же повел себя по-хозяйски. Нюта мигом поняла, что спорить с ним бесполезно, — селезень был раза в два больше ее и гораздо толще. Он не стал долго церемониться и буквально запинал бессловесную уточку, доказывая свое мужское превосходство. Но женское сердце порой такая загадочная штука, что Нюта сразу же признала в пришельце право первенства. Теперь тон во всем задавал он и командовал всеми — и Нютой, и хромым белым петухом, которого мы завели в тщетной попытке восстановить уничтоженную «петуховую народинку». Обе птицы слушались селезня беспрекословно.
Но, как известно всякому, хоть раз побывавшему в деревне, утки никогда не живут парами. Обычно одного селезня заводят на трех-четырех уток, образуя так называемое гнездо. Наш селезень, оказавшись наедине с одной-единственной уткой, уже начал бросать недвусмысленные взгляды в сторону петуха…
…когда появилась Серая Шейка.
Был конец сентября, и необычно короткое в том году бабье лето стремительно заканчивалось. Солнце еще дарило тепло, но зарядили дожди, и на изменение погоды в лучшую сторону до марта нечего было и надеяться. В один из таких сырых дней порог живого уголка переступил Костик.
Этот парнишка был хорошо известен всей станции как человек, знающий о животных больше, чем все педагоги, вместе взятые. У него была собственная голубятня, он содержал дома целый зоопарк и мог выкормить кого угодно — от воробья до хонорика. Зимой он ходил наблюдать за птицами в сады близлежащих деревень, а потом взахлеб рассказывал о звериных следах на снегу. Летом же он жил у бабушки и делил свое время между заботами о ее отнюдь не маленьком скотном дворе и походами на водоемы. Он терпеть не мог художественную литературу, зато книги Даррелла цитировал абзацами, а из научных авторов знал таких, о которых даже я не имела понятия. Он слышал, что мы хотели бы достать утку для полного гнезда, и решил эту проблему.