Ванночка, как я уже сказала, была достаточно тесная — в ней помещалась только одна утка, и лишь худенькая Малышка могла в ней развернуться. А крупной Нюте удавалось чуть-чуть повернуться вокруг своей оси.

Этим и решил с истинно человеческой изобретательностью воспользоваться Серый Шей. Он дождался, пока предмет его страсти отправится купаться, и, стоило Нюте забраться в ванночку, ринулся следом…

Шокированная его порывом Нюта попыталась выбраться, но не тут-то было. Серый Шей собирался сполна воспользоваться единственной подвернувшейся возможностью. Брызги летели так, словно в ванночке подрались не на жизнь, а на смерть два бегемота. Никогда бы не подумала, что у обыкновенного селезня может быть столько изобретательности. Если бы это видели неизвестные авторы «Камасутры», они бы непременно дописали к своей бессмертной книге парочку глав. Теснота мешала Нюте вырваться, а Серый Шей спешил использовать момент. Когда наконец, изловчившись, утка удрала, вид у нее был весьма потрепанный. Серый Шей выбрался следом, с трудом передвигая лапы-обрубки.

А через некоторое время Нюта снесла несколько яиц и села их насиживать.

Все двадцать восемь дней мы ходили мимо нее на цыпочках. Приостановили даже ремонт, а в крольчатник заходили только самые ответственные люди, и то под моим присмотром. Но наконец срок насиживания подошел к концу.

Те дни я буквально не отходила от Нюты. Из четырех отложенных ею яиц несомненно оплодотворенными были три — когда я брала их на просвечивание, в них были заметны темные силуэты птенцов. Вывести хотя бы трех утят — уже удача в первый год разведения уток.

Первое яйцо наклюнулось в полдень на двадцать восьмой день, и, уходя домой, я была уверена, что на следующее утро меня встретят все три утенка — только какому-нибудь одному, самому слабенькому, придется помогать выбраться из скорлупы. С тем же чувством предвосхищения праздника я назавтра входила в крольчатник.

Нюта как ни в чем не бывало сидела на месте и остановившимся взором смотрела перед собой. Она только чуть зашипела и расправила крылья, когда я осторожно приподняла и отодвинула ее в сторону.

На трех из четырех яиц красовались наклевки — две из них были достаточно большими, чтобы разглядеть в них утят, третья была просто трещинкой, в которой лишь единожды мелькнул кончик клюва с яйцевым зубом — специальным наростом, который помогает птенцам пробить скорлупу изнутри. Но все трое не собирались вылезать, словно заранее знали, что этот мир не такой уж хороший. И что самое обидное — та трещинка как раз и была на яйце, проклюнувшемся первым. Утенок сидел в скорлупе уже почти сутки, но вылезать не хотел. Или не мог.