Началась перестройка, подули новые ветры.

У журналистов пооткрывались рты, и Ким со своими материалами потускнел на фоне более правдолюбивых коллег. Теперь его иногда даже журили на планерке, что пишет он недостаточно остро, а уж он-то мог бы!.. «Я стараюсь объективно», – отвечал Ким. «Не нужно объективно, нужно смело!» Он пытался возражать, даже спорить. Дело закончилось очередным увольнением. Самым печальным.

– Почему самым печальным?

– Подруга у меня была. Герл-френд, как теперь выражаются. Марианна. Я ей почему-то нравился. Переехал к ней на Лисунова. Стали жить.

– А как же ваше…

– Ну, с этим было терпимо. Детей только не могло быть. А она детей вначале не хотела, и так всё хорошо. Она литературой интересовалась, аэробикой. Так два года жили, безо всяких. А потом стала сигналить, чтобы я на ней женился. Говорит: съездим, что ли, в загс, как люди. Тогда про детей и вспомнила. Так вспомнила, что это у нее просто пунктик стал. По врачам начала меня таскать, к народным целителям, тогда это модно было. Доктор Кашпировский появился, она меня его по телевизору смотреть заставляла, руками, говорит, крути. И когда он в Ташкенте выступал, тоже меня туда.

– Помогло?

– Что? Нет, статью только написал одну, а интервью у Кашпировского взять не смог, не получилось. Так с ней и расстались.

– Из-за детей?

– Из-за всего. «Не сошлись», как в таких случаях пишут. Она была случаем командира в юбке. Даже не в юбке, а в брюках, джинсах, хотя, конечно, ей шло. Ну, я всё терпел. Думал, раз любовь, так молчи. А потом всё вдруг надоело. И команды, и джинсы, и суп этот ее. И то, что один раз про Владислава Тимофеевича сказала. Я ей тогда: «Ты запомни, те годы в хоре у меня самые счастливые были». Она говорит: «А те годы, которые со мной?» И смотрит на меня. Мне надо было сказать, что тоже счастливыми, но в другом смысле, но я не нашелся. Это как пример. Ну а потом я ее увидел с мужчиной. Она шла и что-то ему говорила. А тут еще это увольнение. Прихожу, а из квартиры мужчина выходит. Я зашел, интересуюсь, кто этот товарищ. Она: «Ой, держите меня, Отелло пришел!..» Сама кружки из-под чая моет, будто так и надо. Ага, думаю, у них здесь чай был, так и запишем. Закусил губу, собрал свои вещи, и всё. Пока собирал, она: «Ты что?», а потом, когда поняла что, вопросов уже не имела. А я всё молча делал. Не знаю, может, надо было ей что-то сказать…

– Если любишь, надо человеку что-то говорить, – сказал Москвич. – Для этого человеку язык и дается.

– Дается… Через полгода встретились на базаре. Она покупала какие-то яблоки. Торговалась. Потом вообще уехала из Ташкента, все тогда уезжали. Звала на проводы. Я не пошел. Уважительная причина, отец тяжело болел.