Он, кажется, понял. Но решил переспросить:

— Вы сказали… что вы дочь Эли Ласкова?

— Верно. Он не был женат на моей матери, но, когда я родилась, он на ней женился.

Ахилл взглянул на Майю. Потом на Валю. Все улыбались. Разместились в плетеных креслах. Наяда достала из сумки большой складной кошелек, вынула из него фотографию и протянула Ахиллу. На фоне светлого моря — это был, конечно, калифорнийский Тихий океан — стоял загорелый седеющий мужчина с ребенком на руках, к мужчине, склоняя головку на его плечо, прижималась стройная юная женщина. Сиял солнечный день. Море, как говорится, смеялось. Женщина тоже. Эли Ласков держал на руках свою дочь и смотрел на сына.

— Вам правильно сказали. — Только сейчас Ахилл с удивлением заметил, что продолжает говорить по-немецки без усилий. «Что происходит в моем мозгу?» — подумалось ему. — Эли Ласков мой отец. Но такой фотографии у меня нет. Он, я уверен, не знал о моем существовании.

— Я понимаю. Ваша мать была балерина?

— Да. Ее звали Марина Вигдарова.

Тут Наяда быстрым движением вынула еще одну фотографию, перевернула ее и ноготь своего мизинца приложила к надписи: Marina. Ахилл взял фото, на лицевой его стороне был портрет балерины в пачке. Он впервые увидал, какой была его мать, и он, как всем тут было известно, еще не оправился от болезни. Ахилл решил, что имеет право на слезы, и они у него потекли.

Валя сказала, глядя на Майю:

— Вы устали с дороги. Может, пойдем к столу? Ахиллу как раз пора принять таблетку.

Она пошла за лекарством, тут же вернулась, Майя и Наяда поднялись, Ахилл проглотил таблетку. Валя поцеловала его, он сжал ее руку, и она поддержала его, когда он вставал. Вместе с острым чувством жалости к себе он испытывал что-то еще, необъяснимое. Если б не эта дурацкая немощь, он мог бы сказать, что ощущал мгновенье очистительного счастья. Тени матери и отца проявились. Из негатива они перешли в позитив, вот в эти две фотокарточки. Оказывается, я все еще способен взволноваться. Нервы слабы. Я смешон. Вот, обрел сестру. Наяда… Какое хорошее имя. Семейное, так сказать: воды, ручьи, родники, а где-то в туманной дали — прародитель Океан. Там утонул отец. Лицо у Наяды милое, родное, и потому родное, потому оно показалось Ахиллу знакомым, что они друг на друга похожи, и оба, брат и сестра, похожи на своего отца. Ахилл поцеловал ее, Наяда его обняла и тоже не избежала слез.

— Как же ты меня разыскала? — спросил он, когда все разместились за столом и приступили к еде.

— О это целая история.

Наяда стала рассказывать. Говорила она по-английски, Майя переводила.